АВГУСТ

 Август. Дождь стучал длинными пальцами по стеклу. Казалось, что время остановилось, что серое московское небо в тонкой дымке дождей будет вечно отражаться в грязных лужах. Я прижалась лбом к холодному стеклу. По мокрому асфальту бежали люди, казавшиеся маленькими разноцветными точками зонтов. Холодно, пустая квартира. Одним словом жуткая тоска, вцепившаяся кривыми когтями в шею. Грусть, стекающая каплями с уже пожелтевших листьев. Холодно, мокро, тоскливо. Неожиданно в это застывшее стойкое месиво вклинился противный голос телефона. Я, вздрогнув, лениво взяла трубку, шепнувшей голосом Андрея: 
- Привет. Тебе на самом деле так грустно?
- Ага…….., - протянула я, - хочешь, приезжай.
- Мне приехать?
- Просто тоскливо. Сама не знаю, чего хочу. Если тебе тоже делать нечего, то приползай.
Я положила трубку. И опять музыка дождя, легкий менуэт шуршания за стеной.
Иногда тоска на тебя наплывает темной волной, и ты плывешь сквозь нее, пытаешься вынырнуть, но ты где-то посередине, как если бы ныряешь, и находишься между, между дном и поверхностью. Лететь в небытие. Растворяешься: ты есть, и тебя нет. Только тусклая неизбежность цепляется холодными лапами за горло. Так и тоска, липкая, темная, иногда она приходит, как хорошая знакомая домой, привычно плюхается на диван жирным телом, начинает хлюпать черными губами из твоей чашки кофе и жадно глотать печенье из твоих улыбок. И тогда оказываешься окутанным в липкой паутине. Просто тоска. Просто дождь за окном. Просто пустая квартира. И гул телевизора. И ничего не хочется делать. Ты повисла - между и между - между чем, кем - неизвестно, наступает состояние невесомости, для кого-то редкое, для кого-то привычное. И неважно один ты или с кем-то; тоска подходит к тебе и, приобняв, целует мягко, как супруг, в ухо, привычно и по-свойски. И тогда, где бы ты ни был, с кем бы ты ни был, тебя охватывает странное чувство тоски и безысходности, эдакий коктейль, просто мопассановское одиночество. Хочется избавиться от этого ощущения холода и мокрого страха и убежать.
Я ждала. Так, так, так - шлепались жирные капли дождя на клавиатуру стекла, мерно отзывавшегося на эти прикосновения. Город в серой дымке. Косой дождь, небрежно бросивший на дома грязную тогу. Урбанистический пейзаж. Коробки, коробки. Прямоугольники, квадраты. И где-то внизу мелькающие точки, бегущие вдоль луж. Так, так - я - капли дождя, я - дождь, я - этот серый город, я - сама серость, спустившаяся с сизого голубиного горла неба. Так, так - скользят мои пальцы по стеклу, а капли с другой стороны, и почти ничего не разделяет меня, дождь и эту серость. Я касаюсь, как касалась бы своего отражения в зеркале, как нечто знакомого, но до сих пор непонятного, что просто принимаешь как данность. Странно, когда смотришь на фотографии, то в первый момент не воспринимаешь, что в них - ты. Вот такое же состояние от звука капель - просто так есть - и все.
Звонок. Резкий звук. Я выныриваю. Резко, так что почти больно дышать. Я знаю - кто там за дверью, да и кто может быть в такой дождь, когда ничего не хочется делать, когда так серо и скучно.
- Привет, - мягкое касание губ щеки.
- Привет, - фальшивая улыбка, птицей присела в уголках рта. Все эмоции, кроме тоски, затерялись в сером небе и утонули в каплях дождя.
И банальные разговоры. 
Так, так - падают ничего незначащие слова с наших языков на мочки ушей. Так, так - скользят глаза по обоям. И все смолкает. Фальшь. Какая-то скверная нота. Но мы ее не произносим, и тем не менее чувствуется. Но мы молчим. Так, так - стук капель внутри головы.

Мы бежим по улице, утыканной спицами дождя. Мы бежим, взявшись за руки, и смеемся. Наверное, думают, что мы сумасшедшие. Да собственно кто думает? Все попрятались в коробках, коробочках, коробищах, каждый в своем спичечном коробке. А мы бежим сквозь лужи.
- Мартини, я хочу мартини, - капризно выводит мой рот. Я сама себе противна, когда начинаю изображать из себя полу ребенка - полудаму. Обе части фальшивы настолько, что прогнили насквозь. И где-то далеко я понимаю, что это было бы забавно, если бы не воспринималось так всерьез. Но мы играем и делаем вид, что не замечаем, как ненатурально каждый воспроизводит свою партию. Поглощены ли мы только собой или еще способны замечать движения друг друга? Не знаю. Реален только дождь, а мы ничто, нас вроде бы как и нет. Только желания иногда загораются зелеными лампочками, мысли превратились в кашу или смыты серостью сегодняшнего дождя.
- Тоник или сок? - мило интересуется он, покупая сок. 
- Сок, - слетает с губ. И я делаю вид, что не замечаю, что ему все равно, что я скажу. Да и мне все равно, как он поступит. Но роли расписаны, и нам их раздали. Мы оба делаем вид, что все нормально. Он не видит мою фальшь, я - его.
- Знаешь, я никогда не напивалась, - не знаю, кому я это говорю, ему или себе, или просто так в пустоту.
- А что было желание? - усмехаются уголки его глаз.
- Нет, не было.
И опять молчание.
Мы идем по грязной лестнице. Странно, дом тоже весь серый. Серые ступеньки, серая штукатурка, серые перила. И серые люди. Каждый по-своему хороший, но где-то там, в своей коробке, с мило наклеенными улыбками для друзей, с дежурными фразами для знакомых, в грязных халатах для домашних.
Так, так - бежит мартини, замутненный соком по пищеводу.
- Мне грустно, - замечаю я, а может быть, он. И кто-то из нас отвечает, что ему тоже. И это понимание серости, дождя, умирающего на асфальте лета роднит нас.
Странно, кажется, мы знаем друг друга так давно, и так недавно. А может быть, это, действительно просто отсутствие мыслей? 
Грустная музыка. Дождь, пустая квартира. Танец. Два человека касаются друг друга. Голова падает на его плечо. Его ладонь скользит по моей шее, а пальцы пятью теплыми касаниями тянутся к волосам. Наверное, просто тоска. Мы оба хотим убежать, хотим иллюзорности единства, или мечтаем ускользнуть от себя самих. Так, так - дождь. "Ты этого хочешь", - как эти капли стучат его слова. Полувопрос, полуответ, он сам спросил, и сам же на него ответил. Хочу ли я? Зачем думать? Я хочу убежать ото всех, остальное ничего не значит. Мне все равно, как бы я не поступила. Сползаю с кресла на пол и молчу, уткнув подбородок в коленки. "Только не спрашивай", - шепчут мои глаза, - "Я боюсь своего ответа. Как ты хочешь, пусть так и будет". Но он садится рядом, шуршат слова, которые ровным счетом для меня ничего не значат, потому что бессмысленны, потому что я больше в себе, чем с ним. Как будто я продолжаю стоять у окна, и мои пальцы проводят по стеклу, будто он и не приезжал.  
- Я буду первым, - как же странно звучит его голос. Что это, бархат или шелк, или просто это музыка? Я слушаю его, но не слышу. Уже решено, как я поступлю. Наверное, он это говорит для себя.
Мои подруги как-то заметили, что девственницами до моего возраста не доживают. Может быть, хотя какая кому разница? Никогда не понимала, что в этом такого. Просто я такая - какая есть, ни больше, ни меньше, ни хуже, ни лучше, просто я. А что это значит - просто я? Капустные листы: я - дочка, сестра, подруга…, много-много капустных листьев, каждому по капустному лицу, и это все я. Но знает ли кто, больше пары листов? Да и зачем, кому-то знать больше, чем он сам этого хочет, и чем хочу я, чтобы про меня кто-то знал. Каждый оценит мой взгляд, слова, улыбку по своему капустному листу.

Боль, как же мне больно. Даже смешно, я почему-то думала, что будет по-другому. Хотя все подруги говорили, что в первый раз так больно. 
Боль, а потом ничего не чувствуешь. Внутри - пус-то-та.
А что я хотела? Ощутить ли переход в другое состояние? Глупо. Это все равно, как после того, как задуваешь свечки с торта, думать, что вот сейчас ты почувствуешь, как стала старше. А ничего не приходит. Только тело растет, даже незаметно для тебя, изменяется по чуть-чуть, чтобы когда-нибудь подойдя к зеркалу , пришло в голову - "Неужели эта женщина, по лицу которой бегут лучиками морщины, морщинища и морщинки, была той смешной девочкой, поправляющей первый школьный бант"?

- Как ты? 
Не люблю такие вопросы. Как будто я - сапер, и товарищи меня спрашивают - разминирована ли бомба или еще нет. 
- Тебе было хорошо?
«Соврать - не соврать?», - ну вот я уже начала мучаться вопросом, который задают себе мои подруги, когда ничего не испытывают. Передо мной мелькают их тени. Вот пальцы Инки проводят по краю стакана. " Знаешь, я ничего не испытала. Ну, разве что было немного больно. Когда я что-то почувствовала? Ну, наверное, через год. Да и не помню. Просто привыкаешь. Тебя радует не твое состояние, а радость, которую ты даришь ему. Но они не понимают. И поэтому я говорила, что мне бесподобно хорошо". "Вот-вот", - раскачивается в кресле Лелька, -"Ну, правда мне было не до этого, я у него тоже была первой. И еще неизвестно, кто больше волновался. Но самое прикольное, что у меня был день рождения, и за стенкой были гости. А мы даже запереться забыли. Хорошо, что никому не было до нас дела. Отсутствие именинницы никто и не заметил", - смеялись ее глаза. "Мне было пятнадцать", - отрывает голову Наташка от страниц учебника, - "Мы тогда жили в Германии. Он был другом моего отца. И гораздо меня старше. Я же поздний ребенок. Я поссорилась с родителями и убежала из дома. Он был такой понимающий. И потом, я считаю, что мне повезло. Первый мужчина должен быть опытным". " Не знаю. Мне кажется, что просто надо любит и только тогда", - со вздохом Лелькина рука потянулась к булочке и тут же отдернулась, как от раскаленного угля, видно она вспомнила, что у нее очередной этап прохождения очередной диеты. "Да, вообще все это ерунда", - Инкины глаза по-кошачьи обвели зал кафешки, наблюдая за всеми мужчинами сразу и за каждым по отдельности, - "Я вот не знаю, почему и для чего. Не задавалась таким глупым вопросом. Первый - не последний", - она поправила шикарные волосы, отбросив их золотой волной на спину.

Я ничего не ответила, только улыбнулась. А в голову приходили анекдоты, что-то вроде: он думает: "Как хорошо", а она: "Блин, опять потолки не побелили".
- Ты прелесть, - ловлю я ушами его дыхание. "Ну, наверное", - выгибаюсь я, опять ощущая состояние отрешенности и странной пустоты. Как будто я хочу что-то от себя, от него, сама не знаю чего, и поэтому чувство неудовлетворенности капает по стеклу дождем. 
- Знаешь, самое смешное, - он целует мой подбородок привычно, как будто делал это сотни раз подряд, - что я первый раз в таком положении, - и, поймав мой полу задумчивый полусонный взгляд, продолжает, - я - первый.
- Но ты же говорил, что… - мямлю я. Хотя мне нет разницы, что и как у него когда-то было.
- А я тебе соврал. Только не спрашивай зачем. Придумай, что-нибудь сама. Я бы никогда и не подумал, что так все произойдет. Я тебя давно хотел. А ты была такой странной, детской, наивной. Как ты можешь верить почти незнакомым людям? Или так доверять друзьям? Или хотя бы мне? Надо всегда знать, что тебе могут сделать пакость. И либо тебя используют, или ты - кого-то. Так и в дружбе, и в любви, и вообще в жизни.
- Мне скучно. Я все равно тебя не буду слушать. Я хочу сама совершать свои ошибки. И получать по голове, если заслужила.
- Еще и получишь. Жизнь - дерьмо. Тебя в него окунают или ты сам туда попадаешь. И как ты думаешь, если соприкасаешься с этим, можно остаться не запачканным? Просто ты, как кукла, как оранжерейный цветок. Тебя во многом ограждали родители, друзья, да и обстоятельства сложились, что ты еще веришь в хорошее. А надо только в себя и только себе.
Я пошла на кухню. Холодно. Как всегда вырубили горячую воду. Ремонтно-профилактические работы. Ничего придется душ принимать, уже почти привычно поливая из тефалевского чайничка. Тефаль - ты всегда думаешь о нас.
Дождь. Так, так - по стеклу. Подруга тоска, присаживайся на табуретку, не топчись у двери, я же знаю, ты тут, ты почти дышишь мне в затылок. Обними меня. Не знаю, где я, а где серое небо вперемешку с серым московским асфальтом, соединенные серым дождем.

- Больше никогда так не будет? - я скорее понимаю, чем говорю ему. Да если и говорю, то скорее себе, чем кому-нибудь еще.
- Ну почему, может быть, - зевает он.
Мы сидим за столом, кофе остыл. Мы уставились в капли, скользящие по стеклу, чтобы только не смотреть друг на друга.
- Но ты же знаешь, что больше никогда не будет.
- Может быть. Не знаю, было ли это все шибкой или нет.
Я теряю друга, я теряю любовника. Две потери. Бумажная стена отчуждения.
- Просто так было. Просто так произошло, - падают мысли, облаченные в слова.
- Может быть, я виноват, я давно тебя хотел.
- Глупости. Просто так случилось.
Ватная пустыня. Мы становимся чужими.
- Ты даже не сможешь рассказать подругам, - первый пробный камень.
- Почему? - я отхлебываю то, что раньше было кофе.
- Нет. Ты можешь им почти все рассказать, но не все.
- Что не все? - я смеюсь: подруги поймут, среди них уже почти нет девственниц. Так что, не думаю, что мой моральный уровень для них упадет. Да и разве могут они назваться моими подругами, если не будут принимать меня такой, какая я есть?
- Глупышка, - он целует кончик моего носа, - Маленький нюанс, я же твой брат.
- Брат? Вот это смешно. Третья вода на киселе, у нас только деды были родными. Да и познакомились мы с тобой, когда мне уже шестнадцать стукнуло.
- Нет, ты не понимаешь. Я - твой брат, вот этого подруги и не поймут. Разве ты не считаешь себя извращенкой?
- Я? Нет, я начинаю считать себя женщиной.
- Я бы на твоем месте так не думал. Просто ты можешь потерять подруг. Я тебе советую, как друг. Лучше, чтобы об этом никто не знал.
Мне стало больно, и липко. Какая-то мерзость коснулась меня и дыхнула гнилью.

- Ты меня поцелуешь на прощание? - появилась его голова из-за двери.
Я покачала головой. Пытаясь сдержать слезы. Глупо. Это просто дождь. Просто тоска. Просто ощущение того, что я не могу сказать подругам. Ощущение нечистоплотности.

- Что с тобой? - голос Оксанки задрожал, или мне так показалось. Наверное, помехи на линии.
- Ничего, - я положила трубку, не хотелось говорить, просто спать и забыть обо всем.
Но она прибежала и звонила, стучала, пока я не открыла.
Мы сидели в обнимку, я плакала, сама не знаю почему, может быть, иногда чувства, если не могут выходить словами, выливаются, даже если не хочется плакать.

-Ты всегда будешь меня помнить, - улыбнулся он. Только он так и не понял, что я стала другой. Я меня были другие мужчины, с которыми мне было хорошо и не очень, которые любили меня, которых любила я, с которыми мы играли во что-то отдаленно напоминавшее отрывки из шекспировских пьес, правда, в неудачной постановке. - Ты будешь меня помнить, потому что я первый.
Теперь улыбнулась я. Потому что все проходит, потому что я буду жить, буду влюбляться, просыпаться утром, спешить - но все будет не с ним и не для него. Просто я стала другой. Я действительно стала женщиной.