ДурДом

 День первый

Автобус. Мягко грузятся наши зады. Нос – к стеклу. Двинулись. В голове: «Еду, литературное событие! Прозаики, поэты». Короче - полная восторженная чушь. Девочка, сидящая рядом, с непомерно длинными волосами – поэтесса, слегка задумчива и не в себе. Стихотворительное создание! Все ведут себя тихо и спокойно.
Выгружаемся. Пиликин рассказал матерный анекдот. Все смеялись. Рядом со входом по снегу бегают рыжие собаки. Пиликин смеется и говорит, что в них превращаются литераторы.

Записи из дневника

приехали днем.... 
пить
обед
пить 
ужин
пить до утра
ушла спать
номер двухместный... уснули с соседкой под крик : «трахаться.... трахаться даешь...».
это беззлобно так... просто один нажрался и бегал внизу в номере... ему ничего не надо… только поорать...
заснули часов в 5 утра

Мы действительно стали пить. Сразу после прибытия. Решили отметить. Лерка, девица 45 лет, пыталась зажать коньяк, говоря, что это – раритет. За что была щелкнута по носу. Тем более что коньяк был не ее, его привезла с собой Танечка, робкое создание впервые оставившее семью – мужа и двух детей. С собой она захватила и две бутылки хорошего вина, которые тут опорожнились вслед за коньяком. 
А я ведь думала – лес, природа, маленькие спокойные каникулы: здоровый сон, прогулки, похудеть…
День пролетел незаметно. После распития мы пошли обедать. Думаю, что завтраки-обеды-ужины – это нечто вроде бесплатной закуски. Потом – экскурсия по местным магазинам. К сожалению, тут из магазинов только нечто, напоминающее крытый ларек, но все-таки. С соседкой по номеру, Натальей, а номера тут двухместные, купили шампанское «за знакомство». Помню, вошла в номер и тут же увидела ее – девушку в черном. Она сидела, развалившись в кресле и листала «Черную весну» Миллера. Я вывалила свои книги. Привезла что-то из философских трактатов. Думала, что уединенная спокойная атмосфера поможет прочтению всей этой белиберды. 
Вечером продолжили начатое днем, а именно стали пить. Мы хотели было с Натальей скромно распить свое шампанское, запершись вдвоем, и читать. Но завалились две девушки из соседнего номера, помогли нам распить спиртное, хотя мы бы обошлись и без них. Стали верещать как сороки, что уши заложило. Пришлось сбегать от них к соседям снизу. 
Пилинов напился так, что не мог найти дорогу в свой номер. А когда его с пола подымали и клали на раскладушку, он флегматично отбивался и говорил: «Ах, что вы сволочи делаете, мне через две остановки выходить».

День второй

Записи из дневника

день второй...
завтрак проспала...
спустилась в номер ниже - предложили пить пива... утренняя опохмелка… отказалась - 
семинар...
читаем нетленку друг друга… 
пьем...
обед...
в ларек... купить выпивку
пьем...
ужин...
пьем...
три ночи... 
выпивка кончилась...
надо идти до станции...
танцевали по дороге… безумная девочка с тамтамами...
искали ночью могилу известного писателя... та же девочка пыталась танцевать среди могил… скользко… падала на кресты...
на станции распили три бутылки шампанского, две бутылки пива, и кто-то начал пить водку…
мы с соседкой ушли... а эти еще пили до утра...

Второй день – это уже де жа вю. Все было, но несколько в другом ракурсе. Просыпаешься, с чувством дома. Второй день – и такое ощущение, что всегда тут жила. Наверное, дело все в легком похмелье. Перегнувшись через перила, смотрим с соседкой на рыжих жирных собак. Наташка кидает снежок, он падает рядом с лоснящейся рыжей мордой, собака задумчиво косит круглыми маленькими глазенками на нее: «Дура, не отвлекай». Пилинов прав, говоря, что посмертно литераторы превращаются в собак и прибегают в дом отдыха. Кормят тут на убой. Много мяса. Первое-второе-третье и десерт. А я, как-то сидя за столом, пошутила, что мясного много потому, что котлеты из собак прокручивают, их вначале подманивают, а потом на пельмени, азу и бифштексы пускают. Мне столько за три дня не съесть, сколько на обед дают. Свежий воздух, много выпивки. Аппетит зверский. Хотела похудеть, а стану похожа на такую жирную собаку – бочонок с кривенькими лапками. Живот урчит, наверное, запоминает чувство римской сытости, когда уже не можешь стоять на ногах. В голове – античные оргии, но исключительно с гастрономической точки зрения. На разврат не тянет – желудок сыт. Даже читать не хочется. Но надо к следующему семинару прочитать рассказы для обсуждения. Думаю, что когда очередь до меня дойдет, будут драконить так, что прибегу в номер, нажрусь и начну писать матерные стишки на обоях. Нет, это глупости. Но рассказали про одного поэта, который после обсуждения, пришел в номер, стал рыдать и говорить, что его тонкую натуру никто не понимает, что это все происки врагов, и вообще литература умерла. Нажрался, облевал туалет и заснул на кафельном полу, прижимаясь к толчку. 
Немного тоскливо. Разврата хочется. Но получается только - пить. Никакого разврата, но можно (или нужно?) - нажраться.
Ночью болтаем с Наташкой. Хотя какая ночь, четыре часа утра! Читаю свои рифмованный бред. Наташка смеется над строчкой: "Прекрасный принц клянет свой простатит, и сифилисом нимфы заболели". Строчка – лишь зацепка для разговора. И почему под утро всегда тянет на разговоры про жизнь? О чем разговор, да так – ни о чем. И не пересказать, да и не зачем. Несколько туманных мыслей через сигаретный дым и шорох перелистываемых страниц. Откуда бумажный звук? Пытались читать вслух рассказы. Мы с ней на разных семинарах. Разные мастера, разные произведения. Довольно любопытно читать чужие ляпы. Можно злобно перегрызать кости тем, кто сейчас или пьет или спит. Но потом книги и листы отброшены, и продолжается разговор.
- Знаешь, Наташ, иногда складывается такое ощущение, что вся жизнь – туалет. А иные ее представители - нечто коричневое, не тонущее. 
- Что ж можно и так сказать… Но с чем сравнить остальных? С белой и мягкой бумагой? 
- Где ты видела в кондовых советских туалетах мягкую бумагу? Наждак! И даже эта белая бумага соприкасается.. .с анальными вратам, которые не розочками утыканы.
- А в процессе взаимодействия наждак доставляет некоторые неудобства, но не отомщенным никто не остается.
- Думаю, что наждаку в принципе все равно, особенно если внушить мысль о некой сверхидее. Вот люди гибли за коммунизм-фашизм-идеологию. Так почему бы во имя светлого будущего не побыть наждаком в чьей-то попе?
- Может, потому что процесс в принципе не кончается, и за каждым задом приходит еще один зад.
- Но ведь и светлое будущее, как и коммунизм, не наступило. А все только одно - вереница задов.


День третий

Из дневника

3-й день...
семинар…
до завтрака точно не доживу...
пьем...
(см. выше)

Утро. Будильника нет. Проснулась, натянула джинсы – бегом на семинар. Пиликин сидит и пьет пиво. Мастер неодобрительно посматривает. Говорят, он в этом сезоне не пьет. Завязал. Вообще к выпивке тут довольно лояльно относятся. В прошлом году приехал молодой поэт, вошел в творческий запой… тело грузили в Москву, так и не вышел из состояния нестояния до конца поездки. «Ну что ж, - развела руками администрация, - Главное, чтобы было все тихо. Если пьете, то голышом не выбегайте из номеров». На семинаре пять человек, и все смотрят на бутылку пива, к которой пошло присасывается Пиликин. 
Обед. Все съела. Как будто голодом морили. Дала клятву, что приеду в Москву, сяду на диету. Хорошо, что из одежды только два свитера и джинсы. Если бы взяла обтягивающие брючки, то они бы лопались и трещали по швам вместо того, чтобы застегиваться. Все пропахло сигаретным дымом. Волосы похожи на сосульки – грязными патлами свисают по шее. На лице – тонна косметики: черная подводка, черная тушь, зеленое лицо, которое не скроешь слоем пудры и румян. Вампирелла.
К соседям снизу приехали из Москвы. Сейчас Москва кажется далеким-далеким городом, другой планетой. Нереальной. Призрачной. Как будто до отдыха не в пригороде, а за тысячу километров, где-нибудь на Дальнем Востоке.
Тук-тук. Что пьете? А у нас есть вино…
Странное существо мужского пола в потрепанном сером свитере облизывает пальцы, испачканные сгущенкой. Говорят, это довольно известный поэт. Не знаю, как поэт, но типчик довольно отвратный. Страшный, некрасивый, похожий на старого козла, привязанного к колышку: траву всю общипал, а до сочной - не дотянуться. Глаза желтоватого отблеска, на выкате. Грязная в хлебных крошках и томатной пасте бородка. Я бы к нему через пару рюмок привыкла бы, напрасно он решил выплеснуть свое красноречие. Иногда молчание украшает. Продолжает облизывать пальцы, смотрит, как Танечка помешивает кипятильником в чашке, чтобы вода быстрее закипела, и говорит: «Слушай, это тебе не влагалище, чтобы так кипятком как кадилом». Я была слегка шокирована. Но это был стиль его общения. Легкий и непринужденный. Выходя из ванной, куда он зашел помыть руки, наверное, решил, что лучше все-таки помыть, что продолжать зализывать пальцы от сгущенки, он потянулся и выпалил: «Поссать хотел, а там Леркины трусы висят. Я от их вида хотел было возбудиться, но даже сонанировать не смог, только туалет зассал».


День четвертый

Записи в дневнике отсутствуют

Все как обычно. Накатанная дорожка. Те же лица. Обильная пища. Много выпивки. Ночные возлияния как норма. После ужина сидела в коридоре. Проходит юноша со взором горящим. Хрупкое создание. Воспаленные глаза. Поэт. К нему подбегает эфемерное создание с двумя косицами – черными змеями и звонко: «Миша, радость моя, что ты такой грустный? А где же твой сосед? Потерял?». «Где? Да хуй сосет». И богемный юноша, отодвинув в стенку девушку, продолжает шествие по заданному маршруту. Юноши действительно странные. Один у меня вызывал чувство стеснения. Прилично одетый юноша с фотоаппаратом через плечо, будто соскочивший с плаката семидесятых годов. Таким рисовали комсомольца. Широкие плечи, волевое лицо. Вся фигура олицетворяет целеустремленность, деятельность, моральную чистоту. Когда я его видела, то сразу же думала: «Вот таким и должен быть поэт или прозаик. Цельный. Возвышенный. Весь в литературе». Он не смотрел по сторонам, не разговаривал, не улыбался. Шел четко и размеренно. Только в последний день я узнала, что он так сильно пьет, что говорить не может, а ходит еле-еле, по прямой, чтобы не сбиться, вдоль стены. 
Юные поэтессы пришли к нам в номер трендеть. Стали перемалывать кости собратьям по перу. Один из собратьев написал поэму, которая начиналась строкой: уж волосы поседели на яйцах. 
Ночью – собрались в номере Вовочки. У самого хозяина опухшее лицо и взгляд в никуда. Но он еще мог довольно связно подавать реплики. За мной пытался приударить Гилов. Он сладострастно тискал стул, на котором покоилась моя тушка, а потом стал гладить мою спину. Я думала, что он - по-отечески. Даже прониклась чувством чего-то светлого. Надо же, как к младшей сестре или дочке относится. Но как потом выяснилось, он пытался под свитером расстегнуть лифчик. После неудачной попытки он встал и, качаясь, зашептал на ухо: «Приходи в номер. Ик. Кофе пить. Ик. Я буду один. Ик.Ик.Ик». Минут через пятнадцать после его ухода я предложила народу испить кофея: «Давайте кофе у Гилова попьем. Он сам предложил. Думаю, что ему одному скучно». 
Стук в дверь. «Кто там?», - пьяное осторожное Гиловское. Услышав мой голос, он радостно заворчал и распахнул дверь. Я тогда не поняла, почему, увидев за моей спиной человек семь, его лицо перестало выражать радость и превратилось в скучную зеленую ворчливую мордашку. Наташка в номере хохотала, объясняя мне, что для меня, по всей видимости, намечался разврат: «Ты думала, он к тебе отеческие чувства питает. А ему захотелось кофе тет-а-тет испить».

День пятый

Записи из дневника

последний день
утро...
строй бутылок…
мы с соседкой только вино пили и шампанское...
остальные - водку... иногда пиво... вино редко...
проснулись... бутылка вина, не вставая с постели... кагор с замороженным в лед ананасовым соком... еще две бутылки... 
на завтрак не пойдем... жрем фрукты, запивая вином...
пришла девочка из соседнего номера… истеричка... но пустили...
к ее соседке приехал парень, получил премию 3 тысячи долларов... она думала, что ей купит подарки… приехал... привез бутылку водки и ириску… ириску дал ей... водку стал пить.. не раздеваясь... выпил полбутылки... и сказал соседке: «иди куда-нибудь, я трахаться с Рыжовой буду»... и вот - она у нас... мы пьем втроем...
девочку, которую трахали за ириску, жалко было … она потом своей подруге жаловалась: «вот ты с ним друзья, а мне еще трахаться приходится»…
все вяло и апатично…
и правильно… зачем девочке цветики и подарки? ириску... и в койку…
пили целый день… с перерывом на семинар и обед… и поход к музею Окуджавы....
на банкет не осталась.... уехала в Москву...
банкет, говорят, был запойный…

Москва. Радость. Дома. Но этой радости хватает только на пару часов. А потом понимаешь – все, каникулы закончились. Все-таки мне нравилось там, в доме отдыха. ..
Мы с Наташкой при прощании поклялись, через год обязательно там же встретиться.