Как-то раз…

Как-то раз…

 Это было до того, как я стала сбегать с лекций в институте, да и до того, как я туда поступила. Это было до того, как я полюбила гулять по дождливым московским улицам по ночам, когда рядом никого нет и ни с кем не надо болтать. До того, как я окончила школу. И, кажется, все это уже было в прошлой жизни, так давно все это было.

- Обязательно было туда ехать? - капризно спросила Наташа, скривив рот в горькой, как она считала, усмешке.
- Нет, ты, наверное, хотела остаться в Москве? – мило поинтересовалась мама, выплевывая вишневую косточку в форточку автомобиля.
Наташа обиженно хмыкнула и забилась на заднем сиденье, нацепив на уши плеер, чтобы не слушать разговоры родителей, всем видом показывая, как ей не хочется уезжать из Москвы. 
Асфальтная дорожка сменилась на проселочную, и показалась деревня, казавшаяся просто скоплением кленовых листьев, нелепо разбросанных разноцветными пятнами. И вот все ближе, ближе они стали вырисовываться в дома. Петушиный крик, шум бегающих детей. Но Наташа ничего не замечала, увлеченно ловя ленту песни, тающей в ушах из черных наушников.
- Эй, мы уже приехали, - мама дернула за руку уснувшую Наташу.
- Как мне все это надоело, - недовольно пыхтя, девушка вылезла из машины и зашагала к калитке, - Танька, - кинулась она к высокой темноволосой коротко остриженной девушке, прислонившейся к калитке.
- Привет, Нат, - обняла ее Таня.
- Как дела? - щебетала Наташка, поправляя за рассыпавшиеся по плечам рыжие волосы.
- Да, так ничего. Пошли варенье есть.
Разве кому-то не было известно из знакомых Тани про знаменитое варенье ее бабушки, и особенно про знаменитые пенки, снятые с варенья при варке? Усевшись за стол, Наташка болтала ногами, пока Таня наливала чай.
- Ну, рассказывай, как ты? - улыбалась Танька, наливая чай.
- Как я? Да все путем, каникулы, два месяца в Москве, только теперь вот сюда выбралась. А ты?
- А я, да что я? - засмущалась Танька.
- Не уж то влюбилась? – захихикала Ната.
- Не то, чтобы совсем, но.
- А в кого?
- А кого? Есть тут один. Васька Медный.
- Медный? Это тот, что в прошлом году за Юлькой бегал?
- Ага, а теперь на ней женится.
- Да ты что? Подруга, и угораздило тебя. Ничего, это все глупости, пересилишь себя.
- Нет, не думаю. И потом он говорит, что не любит ее.
- А зачем тогда женится?
- Они же год жили вместе. И родственники их привыкли.
- Родственники, родственники. Причем тут родственники?
- Наташ, ты еще такая маленькая девочка! Тебе бы только варенье есть, с мальчишками похихикать и сбежать куда-нибудь от родителей, да больше и не надо.
- Не знаю, просто не понимаю тебя. 
- Да, я и сама себя не понимаю. Мы еще с Юлькой сдружились. Она мне все рассказывает про свадьбу, про него, а я сижу слушаю, а на душе кошки.
- Знаешь, если бы я вот влюбилась бы в твоего парня, то, наверное, просто пересилила себя.
- Да? Просто взяла себя и выключила? А если я не могу?

Лето, жара. Большинство выползало исключительно ночью, когда можно пойти потанцевать, выпить или просто ничего не делать. Днем обычно все отсыпались или шли на речку, где и отсыпались. Иногда Наташке бывало ужасно скучно. Вечер начинался обыкновенно с того, что Наташа и девчонки шли к Таньке и принимались наводить на себя красоту. Вывалив на кровать содержимое косметичек, они пытались изобразить у себя на лице что-то неземное, думая, что размазанная тушь на лице придаст таинственности. Если не было карандаша для глаз нужного цвета, они брали карандаши младшей Танькиной сестры для рисования и смело продолжали выводить у себя на лице линии, как думали, подчеркивающие лицо. Да, действительно, было на что посмотреть: полное отсутствие вкуса компенсировалось необузданной наглостью молодости, стайка воробьев, пытающихся походить на разноцветных попугаев. Но им так нравилось. Даже если они и играли, но не так сильно, чтобы маскировка приросла к лицу, нет, можно было еще приподнять маску и посмотреть, что скрывается за ней. Теперь я думаю, они повзрослели и стали более умело прятаться за клише, общими фразами, научились придавать себе умный вид, некоторые даже поверили в то, во что играют, и попробуйте их теперь убедить, что это всего лишь декорация, они слишком срослись с ней.
В этот вечер компания разделилась: половина пошла в дискотеку, а половина – на костер на речку. Пока пытались найти хоть какой-то материал для костра, стемнело, потом оказалось, что нет бумаги, чтобы разжечь костер, наконец, на берегу нашли недочитанную днем кем-то газету. Все расселись около костра, разложив на песке куртки. Наташка нанизывала на ветку зеленые яблоки и подносила их к костру, кожура чернела и начинала отвратительно пахнуть, но как ни странно ее примеру последовали, и уже запах паленого стал сильнее ощущаться. 
- Ну что, пришло время пить, - засмеялся рыжеволосый Вовка, - у кого стаканы?
- А у кого есть, что налить, - отпарировала Маринка.
- Было бы куда, а что налить найдется, - Вовка вытащил из-за пазухи бутылку водки.
- И всего-то?  
- Это только начало, - улыбнулся он.
Маринка вытащила пластиковые стаканчики, и вот они уже стали наполняться и раздаваться в руки.
- А если я не пью? – робко спросила Наташа.
- Как это не пьешь? – удивился Вовка, - ну мать ты даешь. Все пьют, а ты нет? Просто даже не по-товарищески. Пионеркой была? Пионер, он что? Всегда готов!
- Я просто не хочу.
- Моя милая в гробу, - начал под хохот Сашка, - я нагнулся и е*у, нравится, не нравится – спи моя красавица. Короче, хватит ломаться.
- Ты просто возьми, - шепнула Маринка, протягивая водку.
Наташка взяла стаканчик, оглядывая, куда бы можно было бы незаметно вылить содержимое.
- Ну что, за нас, - начал Вовка и тут же залпом выпил.
- Наташ, пей давай.
- Мне не нравится.
- А кому нравится? Нам тоже не нравится, не ломайся.
Наташка глотнула, жидкость обожгла ее горло, а не глазах показались слезы. Потом налили еще и еще раз, прежде чем Наташка смогла выйти из круга внимания. Наверное, у человека есть такое свойство, когда он напивается, то терпеть не может рядом с собой трезвого человека, особенно такое чувство посещает некоторых по молодости, и поэтому так хочется сидящего рядом споить сильнее, чем себя самого, чтобы на утро, если вспомнить конечно, или если тебе самому расскажут, можно было сказать: « Да ладно, что так я, а вот он…». Она сидела почти у самой воды, в голове тоже плескалась вода, все немного кружилось. Из задумчивости вывела рядом шлепнувшаяся Танька.
- Черт, я сегодня так вляпалась. Представляешь, пошла с Медным на дискотеку. А где-то через час заваливается туда Юлька. Хорошо, что Медный вышел курить. Она и говорит: «Тань, ты мне подруга, помоги мне. Тут сказали, что милый мой мне не верен, что сегодня пошел в дискотеку с одной девчонкой. Говорят, что ее зовут Танька, на ней белая майка и обтягивающие джинсы, прямо как на тебе. Помоги мне ее найти. Найдем, ой откалашматим, чтобы не повадно было отбивать чужих мужиков». И что мне оставалось делать? Я, конечно же, согласилась помочь. Сказала, что пока на улице поищу. Вышла, нашла там Медного, он посмеялся. Говорит, что Юлька – дура, не догадается, что хоть на ней и жениться, но не любит, и вообще, что она ему не нужна. Короче, мы ушли. Он пошел спать, а я сюда.
- Тань, и что ты теперь будешь делать?
- Как что делать? Погуляю с ним, пока он не женится. А потом – потом будь, что будет.
- Это же глупо! А если Юлька узнает?
- А как? Ты же ей не скажешь. Сама-то она не догадается.
- Тань, только кроме нее о твоем романе с Медным все уже знают.
- И плевать мне на всех. Какое кому дело до меня?

Так продолжалось еще месяц: Юлька готовилась к свадьбе, Танька гуляла с Медным и дружила с Юлькой, которая иногда ей жаловалась, что ей рассказывают все новые сплетни о неверности ее жениха, а Медному, казалось, море по колено: Юльку он утешал словами: «Как ты можешь верить глупым сплетням, я же на тебе женюсь», а Таньку – «Я же не могу не жениться, сама видишь, что так получилось, но люблю я тебя». И все были довольны или старались внушить себе, что все в порядке.
Днем царило оживление. Завтра должна была быть свадьба Юльки и Медного, они расписывались в городе, но потом опять возвращались, чтобы отпраздновать здесь. Юлька нервничала, бегала по девчонкам, показывала им свадебное платье. Девчонки убеждали ее, что она выглядит в этом платье прелестно, сами думали, что завтра одеть, чтобы выглядеть лучше невесты.
Ночью все было тихо, казалось, что все легли спать раньше обычного, чтобы на следующий день наверстать упущенное.
На краю деревни полуглухая старуха тетя Галя услышала ночью тявканье собак. Все бы ничего, но женщина она была мнительная, боялась, что это опять проделки ребят, которые таскают кукурузу с колхозного поля, а потом придет председатель, зайдет к ней на сеновал, увидит, что у нее лежат початки, и ей опять придется платить штраф. С ней такое бывало достаточно часто, поскольку женщина была она достаточно вредная, и если можно было насолить, то ей обязательно что-нибудь старались сделать нехорошее. «Ну, на этот раз увижу кто, и ноги вырву», - тетя Галя взяла ружье со стены и вышла во двор. Открыв дверь в сарай, она тихонечко подкралась, забралась по лестнице на стог и, увидев, в сене парочку, занимающуюся одним из самых простых и древних занятий человечества, заорала. Может быть, в первую минуту она все-таки подумала, что это и есть те злосчастные вредители, оставляющие в ее сарае улики - початки кукурузы. Да кто их не воровал, но не пойман – не вор. А тут что самое обидное: тебя наказывают за других. И хотя она сама таскала початки, но ведь находили не то, что стащила она, а совершенно другое. Может быть, она решила перепугать бедных любовников, как всякая вредная женщина, которая уже смутно помнит, что в молодости она сама частенько ночевала тайком от родителей с будущим мужем на сеновале. Но кричала она как резанный поросенок. 
- Да заткнись ты, - произнес голос, который как ни странно полуглухая тетя Галя тут же опознала как голос Медного.
- С кем это ты тут перед свадьбой валяешься? – громче заголосила она. Юлька приходилась ей троюродной племянницей, и в ней взыграли родственные чувства. Как-никак родную кровь обманывают!
Тетя Галя цепкими худыми пальцами дотянулась до девушки и, дернув ее за волосы, развернула ее к себе.
- Вот потаскуха, - было одно из самых безобидных высказываний, которые раздались в ту ночь в адрес Таньки, а это была именно она, - да как ты могла, она тебя считала своей подругой. Ты даже свидетельницей у нее на свадьбе должна была быть.
Под звуки непрекращающегося мата Танька выскочила из калитки и побежала домой. Но в тете Гале проснулось ораторское искусство. Одев платок на голову, она шествовала по деревне, крича свои соображения по поводу морального облика Таньки. Хула в адрес Медного была, но все же не столь значительна, как-никак будущий родственник. Она хотела пойти и рассказать все Юльке, но бдительные родители невесты отловили ее на полпути и изолировали. 
Светало. Юлька прибежала к Таньке попросить помочь ей надеть платье. Вышли танины родители и сказали, что Таня больна, что не сможет быть свидетельницей. Юля расстроилась, но поскольку невесты не могут долго печалиться, скоро была поглощена хлопотами. 
Тетя Галя вырвалась из обороны только к вечеру, когда бдительные очи родственников ослабели под напором горячительных напитков. И тут же Юльке было сообщено о происшедшем ночью. Не трудно догадаться, что испытала молодая жена при известии, что ночь перед свадьбой жених проводил в обществе подруги, выполняя с ней акробатические телодвижения. Медный решил ненадолго удалиться, как только услышал крики супруги: «Я его просто кастрирую».
Юлька не разговаривала с ним два дня, потом он пришел к ней ночью, и они помирились.

- Родители меня увозят, - собирала Танька свои вещи из летнего домика, - меня все считают виноватой. Наверное, так и надо.
- Нет, я так не думаю. Он тоже виноват. Сильнее, чем ты. Не кори себя, все было, и ничего не изменить. Юлька тоже ему часто изменяла. И потом, - Наташа запнулась.
- Знаешь, если бы все можно было повторить, я не думаю, что стала бы поступать иначе, - она захлопнула чемодан и разрыдалась.