Картонные крылья любви.

 В «Метаморфозах» Овидия можно прочитать историю Дедала и Икара. Дедал был знаменитым скульптором, но его величайшим достижением считались не его статуи и воздвигнутые им здания, а сделанные крылья. Повествуется довольно странная история про царя Миноса, про пленение художника и его побег с то ли сыном, то ли племянником Икаром. Они сделали крылья: набрали перьев, скрепили их льняными нитками и воском и изготовили четыре больших крыла. Дедалу удалось спастись, а вот Икар полетел к солнцу, но палящие лучи растопили воск, скреплявший перья, они выпали и разлетелись далеко по воздуху, гонимые ветром. 
Но разве все так было? Дедал с Икаром – это аллегория. Солнце – любовь, страсть, сумасшествие. В одной восточной поговорке любовь делится на десять различных стадий, десятая, последняя, - сумасшествие и смерть. 
Дедал любил женщин, купался в их страсти, смотрел, как раскрываются глаза, если овладеть искусством правильно ласкать их тело, как расширяются зрачки от оргазма, открывая бесконечную дорогу вникуда. Он ласкал их теплую кожу, делая любовниц мягким воском в руках. Нет, наверное, он увлекался, но как-то так, чтобы чувство было подконтрольно. Изящная страсть, приправленная травами вожделения и сладострастия. Женская обнаженная нога зовет, волнует, но где-то есть та дверь, за которой можно укрыться, туда, где образ обнаженной ноги не проникает, а если и проникает, то уже не действует. Всегда можно остановиться, посмотреть пристально как художник на модель: с любопытством, с желанием, но без любви. Женские губы – всего лишь губы, чуть мягче, чем губы лошади. Губы породистой лошади привлекали возничих больше, чем его - женские. «Мальчик», - бормотал его голос, летая толстой мухой через винные испарения, - «Женщины это женщины. Не богини, не мужчины, не животные. Они странны, своенравны, непослушны. Но все-таки ближе к животным, чем мужчины, существа, неспособные разумно мыслить и контролировать свои низменные эмоции, которые расписывают под движения души. Разве ты ломаешь голову, как устроена та или иная шкатулка с встроенным тайником. А если и ломаешь, то разве сходишь с ума?». Икар влюбился, как мог влюбиться милый добрый мальчик. Безумно, безнадежно, сходя с ума. Он смотрел, как она идет, закутанная в покрывало, по городу, следовал за ней тенью, стоял ранним утром, только лишь увидеть ее. В мастерской он соорудил крылья, чтобы однажды сорваться с горы и пролететь над крышей ее дома. Она выйдет и удивится, и тут же влюбится. Разве можно будет не влюбиться? Но все не получалось. То ли конструкция была ненадежной, то ли воск плохо крепил крылья, и они меняли свое месторасположение, то ли вообще вся идея была безумной, только вот никак не получалось взлететь. Икар ходил потерянный, убитый. Как можно, чтобы ничего не получалось? «Кто она, мой милый мальчик?» - посмеивался Дедал. Ему было любопытно, по кому же сходит с ума его воспитанник. Утром он стоял вместе с ним за деревом и, наконец, увидел ее: тонкую фигуру, быстрый шаг, черное покрывало. Дедал уронил глиняную амфору, амфора упала, последний раз всхлипнув, и треснула на две половины. Девушка остановилась и подняла большие темные глаза. Слишком большие на этом неправильном круглом лице. Что Икар в ней нашел? Тонкий неправильный нос. Широкие брови, широкие скулы. Разве идеальная красота такая? Нет, такую бы не стал лепить Пракситель. Но глаза – живые, огромные, смотрящие в душу. Она испуганно молчала и стояла, пока он не уступил ей дорогу. С этого дня глаза преследовали его, манили, садились как бабочки на стены, на дорогу, на еду. Куда бы он ни посмотрел – везде видел эти глаза. Он знал, что Икар плачет, думая о безнадежности своей любви. Смешно плакать, как-то нелепо и по-детски. А потом он узнал, что отец выдает ее замуж. Разве может женщина сама выбирать себе мужа? Разве отец выберет какого-то мастера, если может увидеть зятем богатого и знатного. Она вышла замуж и перестала ходить по этой улице, где он в последнее время прятался за деревьями, чтобы только увидеть, как она бежит к дому. Может быть, она теперь вовсе не выходит. Может, переехала. Да, конечно, переехала. Стала бы она продолжать жить в белом маленьком доме. Икар пострадал-пострадал и утешился. Новая незнакомка в покрывале. Новые мечтания. А Дедалу все виделись эти глаза. Он стоял перед ее домом, зная, что ее уже там нет, пока служанка не вышла и не стала на него браниться. Он пытался уснуть, но никак не мог. На небе выступили соленым потом звезды. Небо большое и бездонное. То ли ты падаешь в него, то ли оно - в тебя. Утро пришло инеем на траве и головной болью. Он выпил козьего молока. А потом почему-то взял деревянные крылья с прилепленными воском куриными перьями. Путь на гору был долгим. Крылья, тяжелые, большие, бессмысленные, тянули обратно в мастерскую. Но Дедал продолжал их тащить вверх. Перья почернели от пыли и грязи, рубаха пропахла потом, лоб покрылся испариной. Но это уже не имело значения. На одном уступе он остановился. Внизу гниющим зубом виднелся обрыв. «Вот оно». Дедал устал, но сейчас на обрыве словно открылось второе дыхание. Может быть, это ветер подул, и стало свежее. Он прикрепил крылья к спине. Что за ребячество? Крылья! Какая нелепость. Как могла ему, опытному мастеру, взбрести в голову эта нелепица? Крылья волочились за спиной. Он распахнул руки, словно пытаясь дотянуться до солнца, и сделал шаг вперед…
Овидий приехал в очередной греческий полис. Знать греческий, пропитаться культурой – значит быть образованным. Писать по-гречески – писать для аристократов. Что за время, когда родной латинский считается языком плебса, а языком аристократии стал язык покоренной Эллады? Греция, оливки, аттические женщины, закутанные с головы до пят в покрывала. Кажется, страсть здесь укрывается так же плотно, как и тело. И вот тебе - такая странная легенда. Безумство любви. А, может, Дедал сошел с ума? Как можно сброситься с горы из-за женщины, которую ты знаешь всего ничего? Надо прибавить чего-нибудь героического, добавить интриги, приправить сюжет большим количеством персонажей. Поэт задумчиво покрутил в руках палочку и стал задумчиво чертить на глине альфу, первую букву алфавита, это всегда помогало ему думать над композицией…