Люблю ли я ее...?

 Так странно. Зачем я задаюсь вообще таким вопросом? Просто мне хорошо от сознания того, что она где-то рядом. А что такое любовь вообще? Кто может дать точное определение и разложить все по полочкам? Разве можно провести грань между любовью, признательностью и дружескими чувствами. Блажен тот, кто сделает это, и скажет: вот белое, а вот черное. Но часто палитра красок так изменчива. Нет четких цветов, есть лишь смешение красок, оттенки, полутона. Иногда всего так намешано, что ты не можешь отделить одно от другого, так любовь плавно перетекает в ненависть и обратно, создавая неповторимый колорит отношений. Часто нельзя даже сказать, привязанность ли это, попытка вырваться из рутины, побег от себя или что-то иное.
Но зачем мне над этим думать? Я знаю, что она где-то существует, и порой даже только этого достаточно. Мне нравится воображать себе, что я рядом с ней. Я знаю почти досконально, как она сложена, как выглядит, что когда она улыбается, ее глаза меняют оттенок. Я могу закрыть глаза и чувствовать, как ветер лапами играет кончиками ее волос, и они падают ей на лицо, как она одним угловатым движением руки смахивает их со своих щек. Я чувствую запах ее духов смешанный с ароматом ее тела, переплетенные в одну божественную чувственную симфонию. Мягкость ее волос. Как бы мне хотелось коснуться их и сначала провести по ним кончиками пальцев, а потом погружать ладони все глубже и глубже в их неземной шелк. Прикоснуться губами к ее шее, к тому волшебному месту тела, где мягкий почти неосязаемый пушок золотистого цвета, похожего на корочку свежеиспеченного хлеба в нашей булочной, переходит на спину. Просто видеть ее и тонуть в расширяющихся от удивления зрачках. Я хочу обладать ею, пить ее сок, просыпаться рядом с ней и смотреть на еще сонное лицо моего божества. Утро, я встаю, а она еще спит, мягко сопя теплыми губами, совсем беззащитная, такая невинная и чистая, похожая на маленького ребенка. Солнце дышит на ее коже, нежно ласкает ее полуобнаженные ноги. О, как я ревную ее к солнцу! Я хочу быть для нее всем: быть дождем, барабанящим по стеклу, когда она, грустная, прислоняет свой лоб к холодному стеклу и смотрит на сбегающие по окну капли; падать к ее ногами осенними кленовыми листьями, которые шепчут последние слова умирающей любви лета, когда она проходит мимо, непостижимая и прекрасна; быть небом, когда она смеется, бегая босая по траве, и тянет к нему руки. Я хочу быть рядом каждой частицей своего тела, каждым порывом души.
Что мне нравится в ней больше, то какая она есть на самом деле или то, что я придумала себе? Я не знаю. Одно не существует без другого. Как образ не мог бы жить, не впитывая ее земное наслаждение, так и она не значила бы для меня так много, будь просто лишь прекрасной оболочкой и лишенная того смысла и тайного порочного очарования, которым ее наделило мое изголодавшееся воображение. Эти две ее части неотделимы друг от друга и составляют одно целое. Я вижу, как она идет по улице. Кровь бежит во мне и замирает на миг, чтобы пуститься с еще более бешеной скоростью. Наверное, это всего лишь мне кажется, и все как обычно, ведь как бы мне не хотелось, я не могу физически ощущать то, что чувствует душа, но почему тогда я будто страдаю от лихорадки? Меня трясет сладкой дрожью при одной только мысли о ней. Я теряю контроль.
Ее тело. Создавала ли природа что-то более прекрасное? Я люблю это несовершенное творение. Как милы мне все его достоинства и, особенно, недостатки. Она хороша не той классической канонической красотой, раз и навсегда застывшей в руках древнегреческих ваятелей, но прекрасна как олицетворение живого и цветущего. 
Ее улыбка. Манящая, зовущая, превращающая ноты голоса в смех, обнажающая влажные зубы. 
Ее руки, похожие больше на угловатые руки подростка, а не женщины, так близки мне каждым своим изгибом. 
Ее голос, такой странный, нестройный, не поставленный, иногда в нем можно услышать взвизгивающей ноты, которые у любой другой женщины довели бы меня до бешенства, но тут я так привыкла их слышать, что не могу представить даже ее голос без этого.
Кажется, я знаю о ней больше, чем она сама. Нет, не ту, которой она является сейчас, но ту, какой бы она мола бы стать. Я словно слежу за ней как ангел-хранитель и демон-искуситель одновременно. Иногда мне хочется все сломать, и я проклинаю это существо, ставшее для меня почти всем. Но я не могу представить себя без нее, так сильна моя болезнь.
Как я страдаю. Если что-то более изощренное этой пытки? Видеть ее, молчать, и только касаться глазами и мыслями. Она ничего не узнает. Или пока не узнает. Я не знаю, сколько могу молчать. Иногда хочется крикнуть. Подойти к ней и сказать, что я - это я. И что? Она испугается ли, будет шокирована, вежливо даст мне понять, что все напрасно? Неведение, дающее сладкую надежду, я прячусь под твоей сенью. Или не сказать? О, зачем я так пытаю себя? 
Зачем я все это начала? Я затеяла игру, и сама попала в расставленную ловушку. Я написала письмо. И она ответила. И потом еще и еще. И это все глубже засасывало меня. Почему она не ответила мне грубым словом? Догадывается ли она, что под маской, которую я создала в этих письмах, скрывается женский облик? Иногда она так думает, и, наверное, со временем это станет все более очевидным.
Любовь ли это или только моя испорченность, игра больного воображения? Но что мне до этого? Мне все равно, что скажут друзья, знакомые, а до других мне и так нет дела. Я хочу обладать ею. Только теперь я понимаю, как можно совершать безумства от страсти.
А если она оттолкнет меня? И что-то вязкое и липкое цепляет струны в моей душе. Так я хоть обладаю ей в мечтах. У меня есть призрачная надежда. Но что тогда? Если сейчас мне так больно, то что будет потом? Я не хочу пока этого знать. И так мучительно понимаю, что рано или поздно обрету эти знания. Как страшит будущее. Я схожу с ума и медленно, медленно падаю в водоворот сладкого безумства. Кто не любил, тот не поймет, любивший хоть раз, да не осудит.