НАСТЯ

 Московская ранняя весна пробивалась в городе зеленой травой из-под слоя грязи и остатков грязного еще не успевшего растаять снега. Небо, серо-голубое, застиранный мамин шелковый платок. Непонятная погода: уже не холодно, но и не жарко, что-то непонятное, вроде бы кажется, что уже можно одеться не так тепло, но ветер дерзко похлопает тебя по спине длинными костлявыми пальцами, что ты потеплее закутаешь шею в шарф.
Она шла по улице, слишком маленькая, чтобы быть женщиной, но уже переставшая быть девочкой-подростком. В ней сквозило такое неподражаемое сочетание нагловатой юности, пробивающейся женственности и наивного детского кокетства, когда девочка украдкой, стащив мамину косметичку и размалевав себя до неузнаваемости помадой и карандашами, смотрит на себя в зеркало, воображая прекрасной незнакомкой с настенного календаря. Ее вид одновременно вызывал и улыбку, если на нее смотрели зрелые женщины, но и оценивающие мужские взгляды, покоренные адской смесью невинности, налета наглости и бьющей через край молодости. В облегающих джинсах, спортивной курточке, с растрепанными волосами, она шла, почти летела по улице, освещенной заспанным после зимы, но все больше набирающем силу солнцем. Ветер трепал ее волосы, и ей приходилось их постоянно убирать с лица, наполненного ожиданием скорого тепла, весной и улыбками от того, что она молода, что на нее обращают внимание, и когда она проходит мимо, то некоторые смотрят ей вслед.
У него сегодня было скверное настроение: все валилось из рук, машина сломалась, он опаздывал на деловую встречу, секретарша куда-то запропастилась и он в десятый раз звонил по мобильному телефону, чтобы попросить ее отменить встречу, в последний раз ему захотелось на нее закричать, в самом деле, сейчас рабочий день или как, а в голове мелькали мысли, что он приедет, разнесет все в офисе и уволит первым делом секретаршу. Он опять набирал номер, когда увидел ее. Может быть, он и не обратил бы на нее внимания, мало ли хорошеньких девушек пробегало мимо по улице. Каждую весну кажется, что они как подснежники пробиваются, в коротеньких мини, дерзкие, веселые, с бьющей через край молодостью. Молодость, как птица, вот держишь ее в руках, чувствуешь, как пульсирует сердце, как бурлит кровь – и все, ее уже нет, а казалось, так еще недавно ты ходил в школу, дергал за косички девчонкам, листал с одноклассниками учебник по анатомии, который стащил у старшего брата, и хвастался перед ребятами, что вчера подрался с рыжим Вовкой из параллельного класса; но уже появились сеточкой морщины у глаз, лоб рассекают две линии и глупые волосы все с ужасающей быстротой начинают покидать голову. И оказывается, что все исчезло, хотя иногда ты сам ощущаешь себя еще подростком, в такие минуты хочется выскочить на улицу, но потом все проходит, и иногда наступают приступы, когда ты начинаешь себя чувствовать старой развалиной. Синдром трех «Т»: телевизор, тапочки, тахта. Может, не так буквально, но уже лень, даже кода есть время, хотя и его практически нет, уже не хочется никуда идти, а остаться дома. И даже девочки, женщины, пусть даже очень хорошенькие не так волнуют кровь, скорее ты смотришь на них как на возможность, но потом они проходят мимо, и ты тут же о них забываешь. Но тут у нее сломался каблук, и она, неловко дернув руками, упала на асфальт. Он бросил мобильник в серебристый форд и, подбежав к девочке, стал ее поднимать.
- Спасибо, - так мило покраснела она, когда он, приобняв, помог ей встать с асфальта, - Так ужасно упасть посреди улицы. Ну, зачем я сегодня надела эти туфли, а не кроссовки.
- Больно? - поинтересовался он, подумав: «Черт, я же мог просто сделать вид, что не заметил или сейчас взять и уйти. Но в ней что-то такое миленькое. Точно Лешка прав, женщин давно нет, а я же еще не полная развалина, гормоны играют, вот уже и девочки нравятся».
- Ну, не то, чтобы больно, а ужасно обидно, - очевидно ей нравилось слово «ужасно», она так смешно вытягивала губы, когда произносила его, растягивая слова, словно смакуя, как гурман хорошее вино, - почему я каблук не сломался рядом с домом? – и потом немного помолчав, изучая свой внешний вид, внезапно вскрикнула, увидев дырочку на коленке - Ужасно, я еще ко всему прочему себе и джинсы порвала!
- Ну, ничего бывает. У меня сегодня тоже день неудачный.
- Да, ерунда полная, - и ее губы скривились, как если бы она была готова заплакать.
- А до дому далеко?
- Угу. Еще до метро топать, а потом ехать с двумя пересадками.
- Ну, ничего, сейчас мой друг подъедет, у меня, видишь, машина заглохла, и я вроде бы как ты со сломанным каблуком, так что почти в одинаковом положении.
Она улыбнулась, обнажив блестящие неровные зубы, но так мило и непосредственно, что ее улыбка передалась ему, и он тоже стоял, смотрел на нее и улыбался, все равно, как если бы был ее ровесником. «Интересно, сколько ей лет? Шестнадцать, восемнадцать, двадцать? Для двадцати, она еще слишком ведет себя по-детски, и слишком по взрослому пытается кокетничать для шестнадцати. Хотя, черт их разберет, сейчас и четырнадцатилетняя школьница может выглядеть на все двадцать один, чертовы акселераты».
- Ну, это за вами подъедет, а мне вот так и топать, как хромой курице.
- Какие проблемы, подбросим до дома, ведь не во Владикавказ же придется ехать.
- Нет, но на другой конец Москвы.
- Просто испугала, на другой конец Москвы, - передразнил он ее, - доставим. И кстати как зовут прекрасную незнакомку.
Она мило вспыхнула, видно еще не привыкла к комплиментам, как обычно равнодушно принимают их более зрелые женщины, приклеенной улыбкой показывая, что все это уже слышали, и для них это значит не более чем все остальное.
- Настя.
- Анастасия, - потянул он, улыбаясь.
- Нет, просто Настя, мне так больше нравится, и вообще имя какое-то дурацкое.
- Почему? Довольно милое, я бы даже сказал, красивое имя. Только Анастасия звучит лучше и больше подходит такой красивой девушке.
- А как вас зовут.
- Юрий Петрович, но для тебя можно просто Юра.
- Юра? – смущенно посмотрела она не него из-под неровно накрашенных тушью ресниц, словно сомневаясь, что можно просто так без отчества, все-таки разница в возрасте накладывает отпечаток неловкости.
- Да, Юра. А вот смотри, и машина подана, - указал он на подъезжающий черный джип, - мадемуазель, позвольте вам представить, - и он указал на высовывающуюся из окна машины бритую голову, - Алексей. Прошу садиться.

- Ты сошел с ума. Это, конечно, не мое дело, но с каких пор ты стал западать на девчонок малолеток, ведь она сто пудов еще несовершеннолетняя.
- Леш, спокойно, сам говорил, что мне давно нужна баба. Вот и последовал твоему совету. И потом, может, она так молодо выглядит.
- Придурок, еще телефон ей свой дал, ты бы еще визитку ей запихнул в сумочку.
- Ну, визитку, в моей машине все осталось, надо будет как-нибудь эту развалюху в сервис доставить. У тебя нет знакомых ребят, а то, знаешь, черт как это все накладно, и потом без машины – как без рук, совсем отвык пешком ходить.
- Ну, с машиной проблем не будет. Только тебе как друг советую, оставь эту девочку, пусть себе живет, найдет мальчика и с ним гуляет, а мы тебе нормальную бабу отыщем. Да и вообще, что ты в ней нашел, ни рожи, ни кожи, да еще что-то там еле-еле лепечет. На девочек его потянуло. Раньше гулять надо было, лет в тридцать, а то скоро полтинник справлять будешь, а все туда же.
- Да, ладно тебе, успокойся, на факт, что она еще и позвонит.
- Да, уж. Ты этих малолеток не знаешь, настырные до жути. В кино своди, в ресторан, игрушки купи и сопли разные, любовь-морковь. Нет, говорю тебе плевое дело. А потом еще и с мамашей разбираться будешь. Ты ведь не то, что я, не пошлешь куда подальше. Я же тебя знаю. Ну, ладно, сегодня приводи себя в форму. Я Ленке сказал, чтобы она все там у тебя отменила, завтра придется тебе офисной машиной попользоваться, а вечером все будет в ажуре.

Вечерело. Он включил телевизор, шла какая-то ерунда, он отбросил пульт, стал слушать музыку, но из головы у него все никак не шла сегодняшняя девочка, с нее неловкими движениями, растрепанными каштановыми волосами и детской улыбкой. Ему думалось, а что она делает сейчас, звонит ли подругам, разговаривает ли с мамой, побежала на дискотеку или уже спит, думает ли она о нем или все выкинула из головы. Так странно, чтобы какая-то банальная встреча где-то застряла воспоминанием, и воображение вновь прокручивало изображение ее лица, звук ее голоса, как она постоянно поправляет падающие на лицо прядки волос. Ему казалось, что уже все давно отцвело и умерло, и на женщин он смотрел немного с высока, оценивая их холодно и немного отстранено, каждой определяя свою цену, вот с этой надо сходить пару раз в рестораны, вывести в казино, другой надо дарить цветы, с милой улыбкой слушать, как она начнет распинаться по поводу какой-то модной книги и строить из себя интеллектуалку, третью вывести куда-нибудь, как выводят на выставки породистых собак; словом, к женщинам он относился довольно расчетливо, легко приобретая их, оплачивая женское присутствие в жизни, смешно сказать, но каждая из них продавалась, знала себе цену, нет, безусловно, никогда цена не называлась, но присутствовала, каждая из них кем-то себя считала, и приходилось расплачиваться или определенными стараниями или своим кошельком, причем часто и тем и другим, но зная цену женщине проще к ней относиться; и так же легко он покидал их, отключая мобильный телефон, уезжая в командировки, хотя редко когда какая-то из них устраивала сцены, должно быть, он подсознательно избегал импульсивных и нервных женщин, предпочитая умных, циничных, относящихся к жизни, как к деловой сделке, если не ко всей жизни целиком, то к определенной ее части, где ему и отводилось место, что его вполне устраивало. Но встреча с этой девочкой, еще достаточно наивной, всколыхнуло в нем что-то давно забытое, может быть, воспоминания о его юности, а может, он сам ощутил себя моложе, начиная смотреть на мир ее глазами, всегда, когда общаешься с человеком моложе себя, у которого ветер в голове, то заражаешься его весельем, непосредственностью, хоть на пару минут. Она еще не знала себе цены, еще не пробовала играть с мужчинами, да и вообще не была избалована пока их вниманием, такая трогательная, по сравнению с его знакомыми, как дикий цветок, выросший не пустыре, с холеными оранжерейными цветами, но та безыскусность не могла не тронуть, еще не окончательно сформировавшаяся, на нажившая стереотипов и калек определенных ситуаций, простая, иногда откровенно глупая, но через всю нее бежала живительным потоком юность, придавая ей то очарование, которого не имеют лощеные красавицы, уже познавшие жизнь. И ее образ, ее движения не выходили из его головы. Она мелькала в строчках журнала, ее смех сквозил сквозь музыку, а иногда в голову закрадывались видения, как если бы она сидела тут рядом и слушала с ним музыку, он думал, чтобы она сказала, как бы откинула волосы на спину и посмотрела на него блестящими восхищенными словами. Он уже знал, как очаровывать женщин, комплименты и изящные фразы штабелями лежали на его языке, а как бы легко ему могла достаться эта девочка, как быстро можно ее закружить в водовороте слов, смутить, заставить улыбаться, переживать, да ей достаточно только подарить букет цветов, чтобы она смотрела на тебя большими восхищенными глазами. Он лежал и представлял себе ее смущенную улыбку, ее взгляд, и улыбался сам себе.

- Ну, мать, ты даешь. Это вообще, что такое? – перебирала вещи Насти коротко стриженая девчонка, с черными перекрашенными волосами, напоминающими больше парик или медную проволоку жесткими волосами, - ну и как ты собираешься пойти? И еще и джинсы порвала. Блин, могла бы юбку надеть, да ты же, придурошная, туфли себе сломала.
- И что делать? – ее губы скривилась, а глаза стали наполняться обиженными слезами, - Ладно, иди одна, я как-нибудь переживу.
- Одна, тебе легко сказать одна. Да если бы я знала заранее, то точно бы пошла не с тобой. И вообще, это что, ты хочешь сказать, что не пойдешь со мной. Ну-ка выброси из головы эту дурь. Сейчас придумаем. Так. Одеваешь мои джинсы, и все в порядке.
- Спасибо, ты настоящая подруга, - обняла брюнетку Настя.
- Все руки в ноги и побежали. Или ты думаешь, что тебя кто-нибудь будет ждать. Сейчас заскочим ко мне и быстро переоденешься в джинсы. 
Они выбежали, брюнетка уже накрашенная одетая в что-то голубое и полностью облегающее ее стройную поджарую почти мальчишескую фигуру и Настя, в футболке и накинутом сверху ярко-розовом халате, в смешных китайских тапочках, напоминавших двух собачек, уже изрядно изношенных, хотя про китайские тапочки трудно сказать новые они или нет, все эти вещи с рынка китайско-тайванского производства – вещи однодневки, яркие, дешевые и откровенно дрянные, и с кроссовками в руках.
- Ну, вот, - удовлетворенно хмыкнула брюнетка, - сейчас мы тебя накрасим, и будешь почти красавицей.
- А куда мы идем?
- А тебе не все ли равно? Сама точно не знаю. Да и какая разница, где танцевать. Это тебе же не светский раунд. Мечта идиотки, быть богатой. Вот я бы сейчас поехала бы куда-нибудь, ну в Париж или в Ниццу. Да что ты смеешься, вот Наташка с третьего этажа, прости господи, ни рожи ни кожи, зато смотри совсем это не помеха, вот новый год встречала в Париже, сама фотки видела, стоит она, оттеняя своим уродством Эйфелеву башню.
- Ну, я бы тоже хотела бы, - мечтательно замирая, прошептала Настя.
- Да, где только принцы бегают? Я явно не там, где я хожу.
- Да, принцы на белых конях ищут спящих принцесс и сражаются со сказочными драконами, а не ходят на нашей замызганной улице покупать в булочную хлеб.
- Нет, не на белых конях, а на белых мерседесах с мобильниками. Точно такие в нашу булочную не пойдут, они там себе в супермаркеты и тому подобное. И почему мы не в сказке. Да, вот хотела тебя спросить, что за крендели тебя на джипе подвозили, подруга, где подцепила.
- Ну, ерунда полная, шла, сломался каблук.
- Ага. Понятно, упал, поскользнулся, очнулся – гипс.
- Почти так. А у него машина сломалась. Потом приехал его друг, и меня подвезли.
- Да, почему на твоем месте не оказалась я. А он красивый?
- Ну, как тебе сказать, - замялась Настя.
- Сколько ему?
- Не знаю, он очень взрослый.
- А мы что маленькие, ну прямо девочки из песочницы. Да, можно сказать, что мы с тобой уже зрелые женщины, в полном соку. Вот помнишь, с нами Олеська училась, так она вообще родила в четырнадцать лет, и у нее уже такой большой ребенок, лет четырех-пяти. Так что мы могли бы уже с тобой быть мамашами. А ты говоришь так, будто у нас еще сопли по подбородку текут, и мама бежит менять нам подгузники.
- Понимаешь, ему, наверное, где-то за сорок точно?
- Ну, понятно, старого козла на молоденьких потянуло.
- Лер, ну как ты так можешь?
- Что могу? Только не говори, что я не права. Я тебе точно говорю, им только одно нужно. Хотя я бы на твоем месте даже и согласилась бы. Представляешь, как бы я развернулась, ух он бы поплясал.
- Почему ты такая циничная?
- Нет, просто я реально смотрю на вещи. Ему что от тебя нужно, думаешь смотреть на твои прекрасные глаза и пылинки сдувать? Ой, держите меня. Давай, говори, что у вас было? Меня просто от любопытства пучить начинает.
- Ничего не было, я же тебе говорю, сломала каблук, упала, он помог подняться.
- И что, - перебила ее брюнетка, - совсем ничего не было? Ты ему хоть телефон оставила? Просто так придурки на джипах не валяются.
- Лерка, иди к черту, - легонько шлепнула ее по плечу Настя, - ты просто циник-оптимист. Он мне свой оставил, но я ему звонить не буду. Зачем?
- Это как еще зачем. Определенно, дуракам везет. Будь я бы на твоем месте, я бы так этим воспользовалась, покрутила бы им, как захотела. Ты ненормальная. Ну, смотри, что ты будешь делать? Так и останешься всю жизнь со своими предками, с младшими братьями в несчастной двухкомнатной хрущевке? Не фига тогда тебе молодость, мозги и все прочее. Не веди себя как идиотка.
- Лер, хватит, пошли лучше, а то опоздаем.
- А ты краситься не будешь? Насть, определенно тебе бы не помешало подкрасить ресницы, - сказала брюнетка, вытряхивая на стол содержимое своей косметички.
- Ну, думаю, что в темноте никто и не заметит.
- Кто надо, тот заметит. И потом, ты для кого красишься, для себя, любимой, будешь чувствовать себя прекрасно. Так, сейчас тебе подберем помаду. Нет, красный слишком пошло, у тебя лицо бледное, будешь прямо как вампирша из дешевого фильма ужасов, коричневый, нет, у тебя лицо уставшее. Вот, бери розовый, - протянула Лера ей помаду и один единственный свой контурный карандаш на все случаи жизни, - да, и постарательнее себя подмалюй, и ресницы накрась. Вот, сделаешь себе лицо, сразу же человеком станешь.

Они вышли из подъезда, смеясь, полные ожиданий о предстоящем вечере.
- Давай быстрее, кажется мы немного опаздываем, - потянула Настю за руку брюнетка, - Давай быстрее, а то сейчас убежит трамвай.
- А где мы встречаемся?
- На строгинском мосту, можно было, и на Щучке, но какая разница, все равно, Максу из Строгино ехать.
 Она вбежали, запыхавшись в трамвай, плюхнулись в сидение.
- Ну, я не сильно растрепалась? - спросила Лерка, пытаясь рассмотреть себя в пыльном трамвайном стекле.
- Сойдет для сельской местности. Все нормально. Мы успеваем? – Настя посмотрела на часы на Леркиной руке.
- Не боись, если что подождут. И потом, женщины должны опаздывать. В любом случае лучше, когда тебя ждут, а не ты. Приехали, выползай.
Девушки выпорхнули на улицу, но Макса там не было, только толстая женщина неопределенного возраста с двумя здоровенными сумищами стояла на остановке и негромко материлась на погоду, молоденького водителя, который резко затормозил на светофоре, и на все прочее, что попадалось ее заплывшему жиром глазу. Дул ветер, и Настя поежилась, думая, что хорошо, что она сегодня не надела юбку, а то у нее бы так ужасно могли бы покраснеть ноги, или вот эта тетка, которая задела ее щиколотку своей сумищей, порвала бы ей колготки. Тетка посмотрела на девушек и принялась бурчать себе под нос о современной молодежи, что растут де теперь бестолочи, не то, что в ее время. Лерка, не выдержав, обозвала тетку дурой, но почти беззлобно, скорее дуясь не ее ворчание, а на опаздывающего Макса. 
- Знаешь, мы не будем никого ждать. Это просто уму непостижимо, чтобы две красивые молодые девушки ждали какого-то одного придурка, - злобно прошипела Лерка.
- Вот, вот, придурки, - пробурчала тетка, - все придурки. На работе денег не платят, уважения никакого, - и, высморкавшись от души в большой грязный полосатый носовой платок, констатировала, - и вообще, жизнь - полное дерьмо.
- Поехали в ДК МАИ, там сегодня какая-то рейверская вечеринка, - не обращая внимания на тетку, продолжала Лерка.
- Вечеринки, как же, им только веселиться, и больше ни до чего дела нету, - сморкалась тетка.
- Насть, все поехали, а то я просто двинусь ждать кого-то и слушать еще всякие занудства, -девушка схватила Настю за руку и потянула за собой к подъезжающему трамваю, - а то еще немного и я скажу тут пару ласковых, так что этой мымре мало не покажется.

Они ехали за городом. Ей нравилось кататься в машине на большой скорости с открытыми окнами, особенно когда съезжаешь с горки, крутой поворот, так что иногда кажется, что еще чуть-чуть и все.
- А почему ты мне позвонила? – поинтересовался Юрий Петрович, снижая скорость.
- Позвонила и все, а разве не нужно было? – немного агрессивно сказала Настя.
- Ну, просто мне интересно, ты не звонила две недели, и тут неожиданно твой звонок, честно говоря, я уже и не думал, что ты позвонишь.
- Мне стало скучно, просто скучно. Разве нужна еще какая-то причина? – она демонстративно зевнула.
- Я думал о тебе.
- Да? И что же, - повернула она к нему свое лицо, показывая, что ей в принципе безразлично, что он про нее думал и думал ли вообще, - а что это за музыка?
- Я люблю джазовые композиции.
- Хочешь я тебе скажу, что я чувствую, когда это слушаю? Как будто идешь осенью по парку, мелкий дождь под ногами, и падают большие кленовые листья.
- Ты удивительное существо, одновременно такая романтичная, и какая-то циничная. Как в тебе все это уживается? Я не могу понять какая ты.
- А разве тебе нужно понимать какая я? Мне вот все равно, какой ты. Просто мне стало скучно. Я поссорилась в очередной раз с мамой, послала подальше лучшую подругу и решила тебе позвонить. Если бы тебя не было, я пошла бы гулять. Так что считай, что я так убиваю время.
- А что ты любишь читать?
- Это опрос? Знаешь, похоже на анкеты, которыми мы обменивались с девчонками в четвертых классах. Ги де Мопассана.
- А почему просто не сказать Мопассана. Или ты думаешь, я не знаю, кто это такой? - рассмеялся он.
Она немного смутилась, покраснела и стала смотреть в окно.
- Ты похож на учителя, а я на ученицу, которая не готова к уроку.
- Просто я тебя старше.
- Старше, не всегда значит умней. Есть люди, которые вообще никогда не читали Мопассана, и даже не знают, кто это такой.
- Ты мне напоминаешь мою молодость. Я был тоже такой ершистый.
- Да, в самом деле?
- Ну, мне тоже было когда-то как и тебе лет восемнадцать, - улыбнулся он.
- Как ты догадался, что мне восемнадцать? – удивилась Настя.
- Ну, скажем, просто подумал, что тебе, наверное, восемнадцать. Считай, что мне повезло. В твои годы я жил с мамой в дрянной коммуналке.
- Ты, в коммуналке?
- Ну, не всегда же я был таким как сейчас. У меня мама вырастила меня одного, она работала на заводе, вечно уставала, типичная совковая женщина. Когда я был маленьким, я уже тогда думал о том, что вырасту и обязательно сделаю так, чтобы она ни в чем не нуждалась, перестала быть такой дерганной.
- Наверное, теперь она довольна. Такой хороший богатенький сынок.
- Нет, она умерла, когда у меня еще ничего этого не было.
- И ты всего достиг сам, тебе никто не помогал?
- Помогали, но, действительно, я стал таким, какой я есть потому, что я сам этого хотел. Не уже ли ты думаешь, что все это сыпется как манна небесная?
- Боже, какой умный, - съехидничала Настя, - даже противно.
- Не язви.
- А почему нет? Потому, что я моложе тебя. Тебе сколько, если не секрет, хотя думаю, ты же не женщина, чтобы скрывать свой возраст.
- Сорок семь.
- Ты даже старше моих родителей. Вот папе месяц назад исполнилось сорок три. У тебя, наверное, есть жена, куча детишек и всякое прочее семейное приложение.
- Нет, ничего такого нет, улыбнулся он, смотря на нее, как на хорошенького котенка, который, играя, вдруг начал выпускать коготки.
- А, понятно, просто времени не было.
- Может быть.
- Поехали в центр.
- Зачем?
- Я хочу на Арбат. И потом, кто говорил, что будет сегодня поднимать мне настроение?

Арбат самая непосредственная и самая китчевая улицы Москвы, одна из немногих имеющих свое лицо и характер, свою особую непохожую ни на что атмосферу, особая жизнь внутри города, даже время, кажется, ведет тут иной отсчет. Фонари, идущие люди от одетых из эксклюзивных бутиков до облаченных в рваные грязные джинсы. Кучки парней сидящих то на асфальте, то примостившиеся на подоконниках первых этажей, бренчащие на гитаре, пьющие пиво, плюющие себе под ноги, на всех и на себя самих. Сидящие в маленьких кафе девушки, бросающие косые взгляды, на проходящих мимо толстобрюхих парней, строящих из себя чуть ли не полубогов. Продавщицы мороженого, устало пересчитывающие мелочь. Палатки с матрешками, всевозможными платками, значками с надписью от героя социалистического труда до удостоверения стервы, майки с изображение Ленина и тут же с Куртом Кобейном – все это Арбат. Невозможно представить себе его без множества кафе, разных магазинчиков и этих палаток, где ***надцатилетние девчонки покупают себе различные «фенечки», чтобы потом покрасоваться перед подругами. Это все такой разный, пахнущий от дорогих духов до запаха подгорелых чебуреков Арбат. Смешение такого непохожего друг на друга, только тут могут рядом уместиться и антикварный магазинчик и рядышком пивной ларек, где красноносые неопределенного возраста личности клянчат у прохожих по рублю, приговаривая для убедительности что надо по зарезу и во имя Христа, в прочем они бы еще и не то сказали, лишь бы скопить себе на очередную опохмелку, плавно переходящую в следующий день запоя.
- Правда, здорово, как своя особая жизнь, - засмеялась Настя, поглощая очередное мороженое.
- Не знаю, когда-то, может быть, мне бы здесь и понравилось, но сейчас все это кажется пустым.
- А мне нравится. Пошли послушаем, что там поют, - потащила его Настя.
- Нет, давай куда-нибудь поедем. Ты хочешь есть?
- Пошли в Макдодак, это там на другом конце.
- Нет, не хочу.
- А куда же еще? Можно в какое-нибудь здешнее кафе, если тебе так уже хочется.
- Давай, я решу, куда мы поедем, если ты, конечно, не против.
- Ну ладно, тебе все равно здесь не нравится. Даже если бы я сейчас сказала, что давай останемся здесь, то ты бы бурчал себе под нос.
- Ты такая смешная, Анастасия. Тебе решать.
- Я уже сказала, - недовольно пробурчала Настя, смотря в сторону проходящих мимо девчонок с зелеными волосами, - смотри, правда, круто, хотя нет фигня, я бы не покрасилась бы так, ну на день можно было бы, прикольно наверное, представляю себе лица знакомых.
- Мне нравятся нормальные волосы. Зеленые, определенно не в моем вкусе. Тогда, моя юная леди, позвольте вас пригласить в одно место.
- И куда же? – блеснула неровными зубами девушка.
- Мадемуазель, немного терпения, и вы сами увидите. Позвольте попросить вас в машину, - покровительственно улыбнулся Юрий Петрович, думая, что сейчас отведет ее в один уютный ресторанчик, где он любил бывать. 

Несмотря на то, что за окном был уже совершенный день и так ярко, что многие скрывали свои глаза за черными стеклами очков, в помещении одного из московских ресторанчиков царил полумрак. Людей было совсем немного, но не потому, что это место было где-то на окраине или не было популярно, скорее потому, что оно было открыто не для всех, а скорее только для определенных знакомых. 
- И что ты будешь? – поинтересовался Юрий Петрович.
- Знаешь, я никогда не ходила по ресторанам, так что если можно, то я положусь на тебя.
- Давай, ты будешь выбирать, а я только подсказывать.
Но Настя была смущена. Она смотрела на официантку стоявшую неподалеку, не мешая клиентам выбирать, но в любую минуту готовая подлететь и принять заказ. Она чувствовала себя неловко, скользила глазами по меню мимо наименования закусок, салатов.
- Наверное, блинчики с икрой, - прошептала она, увидев что-то знакомое в списке, и потом ей было действительно интересно, что это такое.
- Да, ну если ты так хочешь, конечно. А что будешь пить? 
Она смотрела на него растерянно, названия вин ей абсолютно ничего не говорили. 
- Позволь, мне помочь тебе, - сказал он покрасневшей Насте. Юрий Петрович понимающе улыбнулся, в тайне любуясь ее смущением, как давно он не видел, как смущаются. Он подозвал официантку и сделал заказ.
Перед Настей оказались маленькие блинчики и рядом на тарелке фигурно выложенная икра, сметана и еще что-то желтоватого цвета, что она не могла определить, не попробовав. Она смотрела на тарелку, на вилку и нож, и мучительно думала, как надо правильно есть эти самые блинчики, может быть их надо резать на куски, или вначале намазывать икрой, в результате она почти не притронулась ни к чему, только пригубила из бокала.
- Ты совсем ничего не ешь, - удивился Юрий Петрович.
- Я не голодна, - солгала Настя: « Уж лучше соврать, - думала она, - чем показать себя полнейшей дурой».
- А что взять на десерт?
- Да, наверное, мороженое.
«Уж его точно принесут в стакане с ложкой, так что проблем особых не возникнет» – думалось ей. Официантка, бесшумно пролетев тенью в униформе, поставила перед ней большой бокал с мороженым, лежавшим в нем разноцветными слоями и украшенным сверху взбитыми сливками с орехами. Юрий Петрович улыбнулся, видя ту детскую радость, с которой Настя принялась за мороженое. «Она как все дети, любит сладкое», - промелькнуло у него в голове.
- А ты ничего не будешь? – спросила она, оторвав свое внимание от десерта. Настя немного смущалась, говоря с ним на ты, но еще больше ее смущало называть его Юрой или Юриком, поэтому она избегала обращаться к нему по имени.
- Нет, не буду, я просто полюбуюсь, как ты ешь.
- Нет, только не смотри. Знаешь, это похоже, как если бы я ехала по эскалатору в метро и что-то жевала, а на меня смотрели, как в зоопарке.
- Если тебя это смущает, то не буду.
- Нет, если ты хочешь, - смутилась Настя, отодвигая от себя мороженое, - и потом я больше не хочу.
- Ты такая смешная, - рассмеялся Юрий Петрович, и тут же негромко чертыхнулся, услышав, как в кармане завопил телефон, - извини, я забыл его отключить.
- Да, нет ничего, - улыбнулась она.
- Нет, правда, с моей стороны это свинство какое-то, ты меня извини, я ненадолго отойду, - тихо сказал он, оторвавшись от телефона. Пока он говорил, посматривая из окна, Настя меланхолично поедала мороженое, даже почти не чувствуя его вкуса, лишь бы только занять себя чем-нибудь.
- Вот и все, - сказал Юрий Петрович, - занимая свое место.
- А чем ты занимаешься?
- Ну, у меня есть фирма. Продажа германских красок, запчастей, автомобилей и всякая другая ерунда. Да, это совсем неинтересно. А ты любишь читать Блока, когда мне было столько же лет, сколько тебе, то я им сильно увлекался.
- Блока. «Двенадцать». Нет, совершенно не нравится.
- А кроме «Двенадцати».
- Кроме? - задумалась Настя, – если честно, то я и это-то прочитала, поскольку в школе проходили. Мне совершенно не нравятся стихи.
- А что тебе нравится?
- Ну, тебе все и скажи, у женщин свои секреты, засмеялась Настя, вспомнив рекламу майонеза по телевизору, где мама делает дочери свадебный подарок в виде баночки майонеза, а когда ее суженый интересуется, что это такое, теща многозначительно подмигивая, говорит, что у женщин свои секреты.
- Ладно, не буду настаивать, хотя мне было бы интересно узнать, чем ты увлекаешься.
- Много будешь знать – скоро состаришься.
- Уже недолго осталось, - провел он по волосам.
- Добрый день, Юрий, - к ним подошла женщина лет тридцати, ее можно было бы назвать красивой: безупречная кожа, породистое лицо, полные манящие губы, но выражение глаз, какое-то расчетливое и холодное, убивало все очарование и отталкивало от себя, - не возражаете, если я подсяду.
- Добрый день, Нина, позволь тебе представить Настю, - он сделал в сторону девушки жест рукой.
- У тебя есть дочка? Не знала, не знала, - нехорошо улыбнулась крашеная в блондинку Нина, обнажив рот в безупречной голливудской улыбке.
- Ты тут одна или с Лешкой? – перевел разговор Юрий Петрович.
- Сейчас подойдет. Надеюсь, мы тут вам не помешаем или все-таки лучше занять отдельный столик.
- Наверное, лучше отдельный столик, - равнодушно произнес он, смотря, как Настя неловко водит ложкой в бокале мороженого.
- Хотя, может быть, лучше посидеть всем вместе вчетвером. Ты, Лешка, я и твоя новая пассия. Ведь это же не твоя дочка? – невинно произнесла блондинка.
- Как тебе будет угодно.
- Ну, нет, я не хочу мешать. Хотя разве можно утаить шило в мешке. Рано или поздно мы бы с ней, как там ее, познакомились, - продолжая лучезарно улыбаться, вещала блондинка, - Можешь мне сказать, как старой боевой подруге, с каких пор тебя стало тянуть на девочек, - и тут же заметив приближающуюся фигуру высокого широкого в плечах бритоголового мужчину, которых и подвозил Настю до дома, когда у нее сломался каблук, радостно сказала, - А вот и Леша.
Насте было совершенно неловко среди незнакомых людей, которые, казалось, друг друга давно знали, так всегда, когда оказываешься впервые в новой компании, и в тому же они были гораздо ее старше, и она себя ощущала, как школьница на педсовете. Ей совершенно не понравилась блондинка, которая вела себя вызывающе, и как бы говорила, что имеет на такое обхождение полное право. Тем более, что именно сейчас ей захотелось посетить дамскую комнату. «Вот всегда, так не вовремя, - думалось ей, - Почему именно сейчас должно было приспичить? Еще немного я потерплю, но потом придется, видимо, или погибать бесславной смертью от разрыва мочевого пузыря, или поинтересоваться у этой жуткой блондинистой женщины, где тут вожделенная комната. И скорее всего разрыв мочевого пузыря мне обеспечен». Она покраснела, заерзала на стуле, ковыряя ложкой начинавшее таять мороженое.
- Мальчики, извините, мне надо припудрить носик, - царственно улыбнулась блондинка.
- Я составлю вам компанию, - улыбнулась Настя, довольная тем, что скоро она посетит вожделенное место.
- Ну что мальчики, - приподнялась Нина, - мы вас оставляем, думаю, вам есть о чем поболтать между собой, пока девочки отсутствуют.
Она величественно прошла по залу, увлекая за собой Настю, как будто была по меньшей мере богиней, которой приходилось терпеть присутствие простых смертных.
- Юр, ты точно сошел с ума, раз решил связаться с этой малолеткой, - сказал, как только скрылись из виду Нина с Настей, Леша, пнул для убедительности ножку стола.
- Может быть, хотя я уже в не таком возрасте, чтобы сходить с ума.
- Вот-вот. Понимаю, было бы тебе тридцать, или ей тридцать, тогда понятно. Странный ты человек, чего тебе только не хватает. Нет, на малолеточек потянуло. Я всегда тебя не понимал, вот взять Нинка, офигенная женщина, тут все – и лицо, и ноги, и попа. Нет, ты ее бросил. И что вместо этого, какая-то финтивлюшка: ни ума, ни фантазии.
- Леш, если ты хочешь читать мне мораль, но это было бы слишком.
- Да нет, просто стараюсь тебя понять.
- А что тут понимать, может быть, я как какой-то пацан влюбился.
- Влюбился, тоже мне. Да она тебе в дочки годиться. Моей вот уже двадцать три будет, а ей и столько не дашь. Ты просто сумасшедший.
- Леш, оставь меня в покое.

- Ну, - прошипела она, подкрашивая веки, - Выходит, ты его новая пассия? Юрку на молоденьких потянуло, или тебя на денежки? Знаю я таких как ты. И глазками не сверкай, и не надо из себя невинность корчить. Небось где-нибудь на Тверской тебя подобрал, больно ты жалкая какая-то.
- Может быть, - резко сказала Настя, - по крайней мере кремом против морщин я еще не пользуюсь, - заметив в Ниненой косметичке баночку дорогого крема и выскочила из дамской комнаты.
- Просто нахалка, - крикнула ей вдогонку Нина и трясущимися руками принялась накладывать тени на второй глаз. Слова Насти больно ударили по ней, действительно, какую женщину не посещаю мысли, что с годами она не становится моложе и красивее, тем более обидны были слова Насти.
Девушка подошла к столику, где молча сидели недовольные друг другом мужчины, и попросила отвезти ее домой, сославшись на головную боль. Юрий Петрович встал, попросил извиниться перед Ниной за внезапный уход и, взяв Настю за руку, пошел к выходу.
- Она очень злобная, - не выдержала Настя в машине.
- Ты про Нину? Наверное, сегодня она просто не в настроении. Хотя ты права, она, действительно, не отличается добротой.
- Зато она очень красивая.
- Нина? Да, наверное.
- Не то, что я.
- Почему ты тоже очень красивая, во всяком случае, ты мне определенно нравишься больше Нины.
- Да ты только посмотри на мои руки, - продолжала Настя, - видишь какие короткие пальцы. Один знакомый даже смеялся надо мной, он поверить никак не мог, что я закончила музыкальную школу, он говорил, что у меня абсолютно немузыкальная рука, - протянула она ему свою руку.
- Хорошенькая ладошка, - сказал Юрий Петрович, поцеловав ее кисть, - ты прекрасна. Разве можно верить тому, что говорят другие.
- А ноги? Разве это нормальные ноги?
- Нет, определенно твои ноги слишком хороши, чтобы быть нормальными, они прекрасны.
- Ну, просто начинаю себя ощущать красавицей.
- А до этого тебе так не казалось? Ты очень милое красивое существо.
Он остановил машину и купил у продавщицы букет цветов. Этот жест был продуман, но Настя была так еще неискушенна подарками, и сам букет был настолько красив, что все это в целом отразилось довольной улыбкой на ее лице, и потом и на лице Юрия Петровича, который радовался вместе с ней, как бы сам став таким же молодым и беззаботным. 
- Звони мне, если хочешь на работу, если хочешь домой, - сказал он, прощаясь с Настей около подъезда.
- Хорошо, - и она закрыла за собой дверь, унося запах молодости, цветущую здоровую улыбку.

- Ну и как прошла свиданка? – спросила Лерка, сидевшая в комнате и ожидавшая Настиного возвращения, - Ух ты, какие цветы, здорово!
- Нормально, - по