Просто так

 Она сидела на скользком подоконнике и считала звезды. Это было довольно бесполезное занятие. Потому что невозможно было сосчитать все звезды. Их было много, гораздо больше, чем могли постичь ее глаза. И звезды тоже жили своей жизнью. Рождались из газов и пыли и умирали, наполняя взрывом равнодушную вечность. Они мерцали маленькими ртутными капельками на теле неба, пульсируя живыми клеточками. Ей было грустно. Как будто она и рождалась и умирала одновременно. И радость первого вздоха сменялась последним мучительным хриплым дыханием. Но даже к этому привыкаешь. И начинаешь равнодушно смотреть за агонией. Только грусть, грусть понимания неизбежности и тоска обреченной безысходности танцевали неслышными шагами по осколками ее души. Ей хотелось убежать от всех и от себя самой. Как-то проснуться и с первыми бликами солнца все позабыть. Позабыть кто она, кого любила, с кем была счастлива, кому разбивала сердца одним ленивым жестом белой руки. И быть чистой как первый крик младенца. 

«Боже, как я его люблю», - неслись мысли в мучительно-сладкой агонии. «Я его люблю просто так, потому что он есть», –улыбались ее губы. Ее волосы разметались по подушке тонкими прядями блеклых осенних листьев. Тело сладко изогнулось в утренней истоме. «Просыпаться и знать, что он рядом, такой родной и такой чужой одновременно», – прикасались пальцы к его коже. Чтобы любить надо быть немного безумным, верить в то, чего нет, касаться пальцами ноткой дымки тумана и умирать, возрождаясь вновь. «Нет, положительно, мне нельзя влюбляться. Если умные люди от любви глупеют, то, как же глупа я. Хотя какая разница, разве не наслаждение любить, обрывая розу и раня в кровь пальцы, чтобы почувствовать тонкий аромат лепестков и через пять минут выбросить цветок». Она считала себя счастливой. И глупая утренняя улыбка птицей оседала на ее лице. «Смотреть, как он спит, как губы чуть дергаются, как солнце играет между его ресницами». Он не был красив, но для нее он был прекрасен как бог, потому что с ним она была счастливейшей из женщин и одновременно самой несчастной на всем белом свете. «Я полюблю мужчину, который разобьет мое сердце» – сказали когда-то детские губы маленькой набоковской нимфетки. Если мы любим – то уже разбиваем себя на тысячи осколков, приобретая при этом новую форму, и боль оттого, что никогда уже не стать прежним. Мы любим играть с огнем и плачем, как дети, обжегшись об него. Она любила в нем свои чувства, свою боль и наслаждение. Она любила в нем себя.

«На лучше расстаться», – упали его слова на грязный снег. Он смотрел на нее, ему было и жать ее, и еще было непонятное чувство вины, вины за то, что ничего не чувствуешь. Он злился на себя, и на нее, стоявшую с глазами, полными слез. Как будто ее ударили. «Почему?», –то ли прошептала она, то ли хрустнул под ногами лед. «Просто я понял, что не люблю тебя», – зло выдавил он из себя: « Что ты хочешь?». Как ему хотелось уйти и не видеть ее жалких попыток удержать то, чего уже нет. Он вспомнил мерцание ее глаз в прокуренном зале дискотеки. Но странно, это, казалось, было так давно, как давно ему приносило радость касание ее теплых губ. А сейчас как будто он оказался на дешевом просмотре черно-белой картины немого кино. Он хотел уйти, но он не хотел казаться слишком жестоким. «Как я это понял? Разве нужно что-то понимать? Просто не люблю», – сыпались липкими крошками слова. Просто он понял, что если ее не будет рядом, он не умрет. Странно, но пустота коснулась его холодными пальцами. Он видел ее по-другому. Вот ее пальто с пятном на воротнике. Вот она провела рукой по волосам. Как этот жест мог казаться ему милым? Какое пошлое касание волос. Как она уродливо сжала губы. Почему она всегда плачет? Как это глупо! Он не мог больше ее видеть, как вырастая, иногда смотришь на старые детские игрушки, с которыми с таким упоением возился, и не находишь в них былого милого и близкого сердцу очарования, словно в тебе что-то умерло. Подул ветер, он поежился. И подумал, что раньше прижал бы ее к себе и стал согревать ее вечно мерзнущие пальцы. Он повернулся и пошел прочь. Снег хрустел корочкой несбывшихся надежд под ногами. 
«Действительно, холодно. Интересно, наступит ли весна?», – посмотрел он в низкое серое небо.