Белый Ангел

 - Тебя к телефону, - крикнула мама из соседней комнаты.
Я нехотя выползла из постели. Утро, воскресенье. Кому придет в голову звонить? Вчера у знакомого был день рождения. Как обычно досиделись до ночи, и сегодня в голове сидел оркестр и настраивал инструменты, все шумело и кричало. 
- Алло, - сонным голосом плюхнулась я в трубку.
- Кать, это Наташа, - услышала я прерывистый голос.
- А, привет, - с усилием выдавила из себя, думая: «Вот черт дернет же человека позвонить с утра пораньше. Как будто нельзя позднее».
- Кать, Аня умерла, - голос в трубке прервался истерическим всхлипыванием.
- Анька, господи, да что ты такое говоришь?

Анька, моя школьная подруга, высокая толстая девчонка с глазами маленького ребенка. Анька, носящая короткую юбку яркой окраски и не менее яркие колготы. Для меня всегда оставалось загадкой, где она доставала такие колготки: ярко оранжевые, ярко зеленые, синие, фиолетовые, иногда с немыслимыми рисунками цветов, бабочек, птичек. Если принять во внимание ее комплекцию укрупненных масштабов, то ее фигура всегда привлекала к себе внимание. Она любила яркие цвета. Иногда я просто поражалась: она собиралась стать художником, но не могла одеть себя. Хотя, как она мне отвечала: «Если бог дал мне такую фигуру, то, что я могу поделать? Чтобы я не одела, все это будет смотреться нелепо. Значит, я могу одеваться, как хочу, просто надо уметь принимать себя и все». 
Она обожала лошадей. «Знаешь, - говорила она мне во время школьных уроков, - лошади гораздо лучше людей, никогда не предают. Ты посмотри, - показывала она мне фотографию Йорика, черного коня, на котором она ездила верхом, - у него такая благородная осанка. А глаза, такие грустные, все понимающие глаза». Все ее тетрадки были заполнены на полях рисунками, преимущественно лошадей, их морд, копыт, хвостов и всего прочего. «Лошади – одно из совершенных творений природы», - с блеском в глазах рассказывала она, листая фотоальбом с фотографиями коней.
Я видела ее за неделю до смерти. Она поступила в художественное училище, чему была безумно рада. Она вытянулась, хотя так и осталась толстушкой, но явно похорошела, она была красива не столько физической красотой, сколько в ней горел огонь жизнерадостности и тот внутренний свет, который преображает любое некрасивое лицо. 
- Привет, - улыбнулась она мне, только что вбежавшей в автобус.
- Анька, - радостно закричала я, - я тебя не видела, кажется, целое лето. Как Наташка? Вы с ней видитесь?
- Нет, знаешь, после школы все разлетелись кто куда. Даже жаль. Помнишь, как мы дурачились на переменах? Как нас заставили убирать класс после уроков, а ты забралась на парты и перебегала с одной на другую, и тут вошла наша классная, - Анька рассмеялась.
- Да, она была немного удивлена.
- Немного? Я бы не сказала. А ее поучительная речь о манерах, о том, как надо себя вести девушкам.
- Да, ей даже не подошел мой довод, что в прошлой жизни я была мужчиной и потому могу вести себя, так как считаю нужным.
- Мне сейчас выходить. Знаешь, я хотела бы встретиться, попить чаю.
- Можно и девчонок позвать.
- Отличная мысль. Тогда давай созвонимся, - и она выбежала на улицу.

Анька.
В восьмом классе я перешла в новую школу. Я болтала со всеми на переменах, и скоро меня стали считать веселым жизнерадостным существом, наверное, как канарейку, именно тогда меня и стали называть уменьшительно-ласкательным именем – Катенька – которое меня немного бесило. Но сдружиться ни с кем мне не приходило в голову. К тому же я в первый день опоздала, и мне пришлось сесть на первую парту сбоку, где никто не сидел. Даже не могу рассказать, как утомительно сидеть одной, не у кого спросить, списать и тому подобное.
- Тьфу, я хочу пересесть, - жаловалась я однокласснице на переменке.
- Почему? Да и потом куда ты сядешь, ведь уже больше не куда.
- Просто я сижу как бы одна.
- А девчонки сзади?
Я поморщилась. Девчонки ссади. Две самые странные девушки нашего класса. Они всегда стояли особняком на перемене, ни к кому не подходили. Мне казалось, что они такие угрюмые, сами в себе.
- Да я даже и не знаю, как их зовут.
- Ту самую серьезную из них – Оксана, а толстую – Аня.
- Да как я смогу с ними общаться. Даже не могу себе такого представить.
Однажды была физкультура, но я подвернула ногу и поэтому стояла на улице, смотрела, как играют в волейбол. Как утомительно стоять целых сорок минут, когда так хочется поговорить! Но как назло были освобождены в этот день только две мои соседки по парте сзади: Оксана и Аня. Я даже и не подумала вначале, что смогу с ними просто заговорить, но через доброго десятиминутного стояния жажда общения превысила допустимую норму.
- Привет, девчонки, - сказала я, стараясь не показывать виду, что я чувствую внутренний дискомфорт.
- Привет, - произнесла Оксанка.
- Ты ведь сидишь перед нами? – поинтересовалась Аня.
- Да, - ответила я, думая, что хорошо, что она меня запомнила, мне казалось, что она никогда меня не замечала.
- Ты тоже болеешь? – спросила Оксанка.
- Нет, я просто ногу подвернула.
- А я не люблю физкультуру, просто не понимаю, зачем нужно бегать, прыгать, оставили бы меня в покое.
- Нет, ты не права, – возразила Аня, - иногда даже бывает очень ничего поиграть, а вот бегать я тоже не люблю.
Так началось наше знакомство. Скоро мы вместе втроем ходили в столовую завтракать, стояли вместе на перемене, я даже сама и не заметила, как сдружилась с ними, тоже обособившись от всего остального класса. Теперь мне казались шуточки про девчонок просто возмутительными, я старалась защищать их от нападок, хотя они в этом вовсе не нуждались, просто не обращали на других внимания, но добилась только того, что меня тоже сочли странной, раз я с ними общаюсь. Оксанка жила рядом со школой, поэтому мы с ней после уроков прощались, и она шла направо, а мы налево до остановки. Скоро мы с дружились с Анькой. Она мечтала стать художницей, мы вместе сбегали с уроков в греческий зал Пушки, так Анька называла музей изобразительных искусств. Она тоже с увлечением читала о древней Греции, но если я больше интересовалась различными мифологическими сюжетами, то она больше античной скульптурой. 
- Посмотри, насколько совершенно это тело, - говорила она мне о копии Ники Самофракийской.
- Все относительно, я как-то читала о том, как Венеру Милосскую одели в современное платье, накрасили.
- И что?
- Ну, прямо сказать, она потеряла все свое очарование.
- Кать, ты еще не отличаешь красоту от прекрасного.
- Разве красота не прекрасна?
- Да, но она бывает разной. Каноны меняются, а красота остается.

Вскоре мы сидели вместе с Аней на первой парте. Не знаю, что почувствовала Оксана, когда пришла и обнаружила, что Аня сидит рядом со мной, но ни один мускул на ее лице не дрогнул, она оставалась все такой же приветливой. Впрочем, надо отдать должное, на немецком мы сидели рядом с Оксаной, хотя только потому, что Анька учила английский язык.
- Меня выбрали королевой, - радостно ворвалась Анька в кабинет немецкого, где мы с Оксанкой лихорадочно переписывали друг у друга домашнее задание. Зачем все было делать каждой целиком, если можно было сделать половину, а потом этими половинами сделанного домашнего задания просто поменяться. 
- Королевой чего? – оторвала я голову от тетрадки.
- Сегодня же день святого Валентина, - Анька сияла как начищенный медный пятак.
- И что? - хмуро поинтересовалась Оксанка.
- День влюбленных. И мы сегодня выбирали короля и королеву!
- А кто король, - саркастически улыбнулась Оксанка.
- Гульченко, но это не в счет, главное, что я - королева.
Я вышла намочить тряпку, чтобы вытереть доску. В женском туалете я увидела одноклассниц, которые смеялись по поводу того, что Анька радуется как маленький ребенок, как дурочка, что ее выбрали королевой, ведь над ней хотели всего лишь подшутить. Мыслимо ли, чтобы Аньку с ее-то нелепой фигурой, как у бегемота в шкафу, могли выбрать королевой, говорили они. Мне стало до слез обидно, я выскочила, влетела в класс, чтобы сказать обо все Ане, но как только увидела ее сияющее лицо, так все слова выскочили у меня из головы. Я не могла огорчить этого жизнерадостного ребенка.
 
Поссорились мы совершенно нелепо. Наша классная руководительница изо всех сил хотела видеть дружный веселый класс, а наша обособленная троица висела у нее на глазу бельмом. Она проводила с каждой из нас поочередно воспитательные беседы, что нехорошо отрываться от коллектива, что мы не принимаем ни в чем участие, да и вообще отрицательно влияем друг на друга. Но мы внимательно слушали, и продолжали вести себя по-своему. Тогда классная стала звонить нашим родителям и сообщать об отрицательном влиянии нас друг на друга. Мои родители только махнули рукой: «Сами разберутся», - сказали они классной. Потом классная вызвала в школу бабушку Оксаны, чтобы провести разъяснительную беседу.
- Аня отрицательно влияет на Оксану. Вы посмотрите на оценки, Оксана стала хуже учиться. 
- Но ведь они давно дружат, я не думаю, что это Аня так влияет, просто Оксана долго болела.
- Нет, я больше, чем уверена в Анином отрицательном влиянии.
Самое интересное, что это беседа просходила в помещении нашего класса после уроков, когда класс убирали Оксана и Аня, которые все слышали. Когда Аня попыталась вмешаться, классная сказала:
- Вот видите, она же еще и невоспитанная. Вмешивается в разговор взрослых. Аня, когда захочу с тобой поговорить, я тебе сообщу, а сейчас иди и убирай класс.
На следующей день Аня была просто в бешенстве. Она и так была вспыльчивым существом, любое неосторожное замечание могло ее ранить, но в этот день она просто была похожа на бешеную собаку. 
- Ты, это все сделала ты! - кричала она перед началом занятий на Оксану.
- Что я сделала? – меланхолично поинтересовалась та.
- Как будто не знаешь! Не притворяйся! Больше всего на свете ненавижу, когда лгут. Я считала тебя своей подругой, а ты! Классная вчера звонила моим родителям по просьбе твоей бабушки, сказала, что та просила ее поговорить с ними по поводу того, что я на тебя отрицательно влияю. И не смей отпираться, твоя бабушка вчера с ней беседовала!
- Но она же ничего такого не говорила, - возразила Оксана.
- Да как ты можешь лгать! – чуть не рыдала Аня, - Это ты тоже виновата.
- Аня, успокойся, - я попыталась взять ее за руку.
- А ты, - резко обернулась она ко мне, - ты на чьей стороне? Или я, или она. Выбирай. Третьего не будет.
- Аня, - попыталась я ее удержать, - ты не права.
- Значит вы с ней заодно? Мерзкие обманщицы, лгуньи, а я считала вас своими подругами, не хочу вас видеть, - она схватила сумку и выбежала в коридор. Когда она вернулась, ее место за первой партой рядом со мной было занято – там сидела Оксана.

Она долго не могла остыть. Тогда у нее было все четко: если не белое, то черное. Она демонстративно не разговаривала с нами, но так и не смогла больше подружиться с кем-то из нашего класса. Через полгода она немного отошла, стала с нами беседовать, мы возобновили приятельские отношения, но между нами словно была тонкая, но несокрушимая стенка.
- Она просто ребенок, - говорила Оксана, - хороший, маленький ранимый ребенок. Как все дети, она эгоистична, мила и непосредственна.
- Она слишком ребенок, чтобы понять, что тогда это была глупая ссора.
- Иногда ссоры забываются, а осадок остается. Она очень впечатлительна, и если только не потеряет память, то никогда не забудет. Она до сих пор думает, что во всем виновата моя бабушка. А тебя считает предательницей, ведь ты не оказалась на ее стороне. А кто не с нами – тот против нас.
Мы взрослели. Обиды уже стали забываться. Мы по-прежнему болтали в коридоре. В класс пришла новенькая, и Аня с ней сдружилась. Аня плохо училась, а новенькая часто выручала ее на контрольных.
- Зачем мне физика или математика, если я знаю, что они мне не пригодятся. Я уже знаю, что буду художником.
- А если не поступишь?
- Как это не поступлю, обязательно поступлю, все хвалят мои работы. Главное, чтобы не было двоек, - улыбалась она.

- Как это произошло? 
- Аня и ее родители возвращались с дачи. Была пустая дорога, все сухо, никаких машин, они просто не вписались в поворот, видимо они так торопились вернуться домой, ведь у Аниной бабушки был день рождения. Они разбились. Они умерли почти мгновенно, говорят, что без мучений.

Я сидела в кресле в квартире Алика и плакала. 
После телефонного звонка Наташи родители меня накачали успокоительными настолько, что я почти переставала соображать, где я и что я.
На кладбище со мной поехал отец, он поддерживал меня за руку и иногда шептал в ухо, когда у меня в голосе появлялись истерические всхлипывания:
- Не смей плакать, это никому не нужно.
Я смотрела в серое небо. Оно было таким же серым, когда мы шли домой из школы? и тут начался дождь. Мы с ней бежали до остановки, но все равно промокли до нитки, а я даже упала в лужу, и ей пришлось меня вытаскивать.

Школьный коридор. Мы с Оксанкой стоим рядом у стены, тут подлетает Анька с криком:
- Смотрите, - поднимает она и без того рискованно короткую юбку, - Мне Петров порвал колготки!
- Петров? – хором спрашиваем мы с Оксанкой, в воздухе зависают немые вопросительные знаки.
- Он порвал тебе там колготки?
- Прямо на уроке?
- Да, - кричит она, и лица слышавших ее одноклассниц тоже вытягиваются, - просто, - уже гораздо тише добавляет она, - он двигал стол, и ножка стола зацепилась за мои колготки.
Она недоуменно смотрела, как я зашлась в хохоте.
- Ты бы так и сказала, - улыбнулась Оксанка.
- А вы что подумали?

- Моя девочка, - говорил бородатый мужик, обнимая Анькин закрытый гроб, - я хочу на тебя последний раз посмотреть! Почему все гробы закрыты?
- Не надо, не надо открывать, - затряслась в истерике Наташка, ей пришлось опознавать тела.
- Я хочу посмотреть, - не унимался он, - откройте или я сам, - и он начал отдирать крышку гроба.
Его еле оттащили.
- Анечка, пустите же меня, - кричал он.

Столько цветов она не видела никогда. Никогда, даже на свои дни рождения, она не слышала столько теплых слов. Но сейчас ничто не могло ей помочь. Зачем все говорили слова? Все равно она не могла их услышать.
Гробы опустили в землю, все, проходя мимо, кидали в яму горсть земли, но я не смогла, я подняла горсть земли, но не смогла бросить, пальцы у меня разжались, я стояла и смотрела вниз, пока меня не пихнули в спину.
Я не плакала.

Я не плакала, когда меня отец привез домой, я лежала на кровати и смотрела в потолок.

Алик сел на пол и обнял меня за колени.
- Милая моя девочка, не плачь, все равно ты ей уже не поможешь.
- Почему, - шептали мои губы, - почему?
- Ложись, я принесу тебе теплого чаю, - уговаривал он меня.
- Не уходи, пожалуйста, не уходи. Просто поговори со мной, поговори о чем-нибудь.
- Хочешь, я расскажу тебе про нее сказку?

Я никогда не знал ее. Но ты о ней часто рассказывала. Наверное, она была хорошенькой девочкой, как все молоденькие девочки. Ты говоришь, что она могла стать талантливым художником. Значит, у нее было свое особое видение мира. Ты говоришь, что она была веселой и жизнерадостной, но вспыльчивой и обидчивой. Такое бывает, все творческие натуры немного невоздержанны. Ты можешь мне не верить, но она не исчезла навсегда. Когда она была еще совсем маленькой, даже нет, она еще только развивалась из клеток, еще только жила внутри своей матери, как к ней уже определили ангела-хранителя. Это был молодой ангел, ведь все ангелы – это мысли творца. Эта мысль-ангел только что появилась на свет. Он был очень красив: золотые волосы кольцами спадали на его длинную шею, белоснежные непотрепанные ветрами перемен крылья беспокойно хлопали у него за спиной. Это был белый ангел, ангел тихой радости, светлых грез, чистый как слеза росы.
- Какая она хорошенькая, - произнесли его губы, когда сестра-акушерка взяла ее на руки, - она обязательно будет творцом, - перекрестил ангел лоб малютке.
Девочка росла, она уже ползала, когда ангел, сидевший с ней рядом, протянул ей карандаш. Она еще тогда могла его видеть, все дети видят своих ангелов, пока не научатся говорить, с первым словом ребенок все забывает.
- Что это? - спросила глазами она.
- Это карандаш, - улыбнулся золотоволосый ангел.
- Карандаш? – удивилась она.
- Ты научишься рисовать и станешь художницей.
- Художницей?
- Да, так называются творцы, которые умеют переносить на бумагу чувственные восприятия мира. У тебя к этому талант, разве ты сама не чувствуешь, как послушно рука держит карандаш, хотя ты даже не знаешь, что это?
Она научилась говорить и забыла, что существуют ангелы, но он часто приходил к ней во снах, которые она забывала утром, проснувшись. Он всегда был с ней рядом, переживал вместе с ней ее взлеты и падения. Когда она первый раз упала с лошади, он облегчил ее боль, прикосновением крыла, и вместо перелома она отделалась ушибом, а ангел получил в небесной канцелярии нагоняй за то, что вмешивается в земные дела.
- Но ведь я так ее люблю! - оправдывался он.
- Ты же знаешь, что не должен вмешиваться в ход событий. Люди сами должны выбирать.
- Но это выбирать, а не ломать руку!
- Когда ты сам одолеешь трудности, то только тогда вкусишь сладость победы. Они выбрали себе право самим набивать себе шишки. И мы не можем вмешиваться.

- Ты говоришь, что у нее никогда не было мальчика, - гладил меня Алик по голове, - просто ангел-хранитель берег ее от зла. «Она достойна большего, - улыбался золотоволосый красавец, - отгоняя от нее любопытные взоры». На самом деле, он просто сам полюбил ее. 
В тот день, когда они разбились, и ее душа отделались от еще теплого тела, она увидела, что к ней по асфальтированной дороге бежит юноша со светлыми соломенными волосами.
- Кто ты? - спросила она его, - Что со мной? Где родители?
- Все будет хорошо. Я пришел к тебе.
- Я тебя совсем не знаю, но у меня такое чувство, что именно тебя я ждала всю свою жизнь.
- Я тебя люблю, - взял он ее за руку, - все кончилось, все будет хорошо. Ты готова?

Я засыпала, когда Алик заканчивал свой рассказ: « Он повел ее по теплой дороге вникуда, где она больше никогда не будет страдать. На ее лице нежным бутоном розы расцвела улыбка. За их спинами белым шелком шуршали крылья».